Пейтон не было нужды открывать глаза. Она и так поняла, что отец сник и сдался. Обычно в таких случаях мать говорила, что она заботится только о благополучии Пейтон, вынуждая отца уступать ей.
— Что ты хочешь сделать? — спросил он.
— Я думаю, мы должны спросить ее о ребенке.
— О чем спросить? О том, хотела ли она его? Это просто глупо.
— Если мы сможем помочь ей понять, что она на самом деле не желала этого ребенка, то Пейтон будет легче смириться с его потерей. Она поймет, что все это к лучшему.
— Пожалуйста, позволь ей погоревать. Хоть один раз в жизни не давай дочери наставлений.
— Ты сделаешь это или нет?
— Нет, — твердо произнес он.
— Тогда это сделаю я.
— Я не собираюсь ничего делать. И если ты действительно хоть наполовину так умна, как думаешь о себе, то оставишь ее в покое.
— Что ты вообще знаешь об уме, Хенк Шилдс?
Пейтон тихо лежала с закрытыми глазами. Она думала, что услышит еще одно язвительное замечание отца. Но она знала, что он никогда не станет осыпать оскорблениями жену в присутствии дочери, даже если та лежит без сознания.
Она услышала только шаги отца и то, как он захлопнул дверь.
7
Было уже время обеда, когда Пейтон услышала в коридоре голос Кевина. Он выполнил свое обещание и привел детектива из департамента полиции Бостона.
— Джон Болтон, — представился тот. В палате интенсивной терапии его голос звучал непривычно громко. В отделении полиции, наверное, он никого не удивлял.
Пейтон осторожно, чтобы не выдернулась трубка капельницы, пожала ему руку.
— Спасибо, что пришли.
— Нет проблем, — сказал он. Детектив произнес «нет», как бы промычав, только вместо долгого звука «м» прозвучал долгий звук «н». Рассмотрев его поближе, Пейтон пришла к выводу, что коровья терминология ему в самый раз. Он был огромным. Без сомнения, в молодости он был мускулистым, а сейчас, достигнув среднего возраста, стал просто толстым. У Болтона было круглое пухлое лицо. Он пришел в галстуке, но верхняя пуговица рубашки была расстегнута. Не для того, чтобы иметь неофициальный вид, а просто потому, что его тяжелый подбородок мешал застегнуть эту пуговицу. Когда он снял пальто, Пейтон увидела плотные складки кожи на его затылке. Они были похожи на маленькие ступеньки, ведущие к подстриженной «ежиком» голове. Подобные ступеньки были и на лбу.
— Хотите воды? — предложила Пейтон, кивнув на кувшин, стоящий на прикроватном столике.
— Ох нет, спасибо, — произнес Болтон. — Я понимаю, что вы себя неважно чувствуете. Поэтому постараюсь долго не мучить вас вопросами. Я читал полицейский отчет об аварии, поэтому знаю все, что мне следует знать. Конечно, кроме того, что вы можете сообщить дополнительно.
— Вы нашли человека, вытащившего меня из машины и позвонившего 911?
— Звонили из телефона-автомата. Этот парень сказал оператору, что вытащил вас из воды, но отказался назвать свое имя.
— Вам не кажется, это несколько странным?
— Честно говоря, нет. Если парень набирает 911 и называет свое имя, то потом обязательно какой- нибудь лихой адвокат возбуждает против него уголовное дело, за то что он размазал макияж его подзащитной, когда вытаскивал ее из горящего здания. Не стоит винить людей за то, что они не хотят навлекать на себя подобные неприятности.
— Думаю, что не стоит, — согласилась она, подумав о судебном иске, который выдвинула Фелиция против нее и против клиники.
— И все-таки. — Болтон достал ручку и маленький блокнот из внутреннего кармана пальто. — Поскольку медсестра через пять минут вышвырнет меня отсюда, то, пожалуйста, напрягите память и расскажите мне, что же случилось.
Пейтон посмотрела на Кевина, словно бы ища поддержки, и начала рассказывать.
— Было приблизительно три часа ночи. Я помню, что шел сильный снег. И с каждой минутой снегопад только усиливался. Я остановилась на красный свет. Ожидая, я проверила входящие сообщения на своем мобильном телефоне.
— В три часа ночи? — удивился Болтон.
— Это почти единственное мое свободное время, но это неважно. Загорелся зеленый, и я повернула на Ривер-вей. Прямо перед поворотом на Джамайка-вей мимо меня пролетела машина.
— Вы в это время еще говорили по телефону?
— Нет. Я уже закончила.
— Это был единственный звонок, который вы сделали?
— На самом деле я перезвонила тому, чей звонок пропустила, но не понимаю, какое это имеет значение.
— Детали всегда важны. Кому вы звонили?
— Доктору Саймонсу. Он руководит клиникой в Хейвервиле, где я работаю четыре дня в месяц. Где я работала — наверное, так будет правильнее.
— Почему вы так думаете?
— Думаю что?
— Что вы там больше не работаете.
Она немного помедлила с ответом.
— Какое это имеет значение?
— Я просто пытаюсь составить полную картину происшествия. Вы остановились на красный свет, чтобы проверить входящие сообщения. Должно быть, произошло что-то из ряда вон выходящее, раз вы решили позвонить доктору Саймонсу в три часа ночи. Если это был какой-то медицинский вопрос, то разговор мог отвлечь вас. Если же какое-то личное дело, то вы могли расстроиться. Все это снижает внимание водителя.
— Если вы намекаете на то, что авария каким-то образом связана с моим разговором по телефону, то вы ошибаетесь.
— Может быть. Какого рода был тот звонок?
Пейтон задумалась, пытаясь подобрать слова.
— Личный звонок.
— Он как-то расстроил вас?
— Я не понимаю, какое отношение к расследованию могут иметь эти телефонные звонки.
— Думаю, вы догадываетесь, куда я клоню, — произнес Болтон. — Вы можете ответить на мой вопрос, доктор?
— Хорошо. Я расстроилась.
— Я понимаю. — Он что-то быстро записал в свой блокнот. — Итак, вы проезжали перекресток. Продолжайте.
— Потом мимо меня пронеслась машина. Она ехала очень быстро, невзирая на жуткие погодные условия.
— Вы имеете в виду те же самые погодные условия, при которых вы одной рукой управляли машиной, а другой сжимали телефон и с кем-то разговаривали.
— Я уже сказала, что к тому моменту уже закончила разговор.
— На сколько раньше вы закончили разговор?
— На несколько секунд, может быть.
— Вы все еще были расстроены?
