– Звучит зловеще.
Джек оторвал взгляд от дымящейся чашки кофе.
– Я считаю, что вы меня обманули.
С ее лица сошла неловкая улыбочка.
– Что?
– Я не верю, что семь лет назад вы сочли сестру мертвой. И агент Хеннинг того же мнения.
– Но я не лгу.
– Лжете.
Она собиралась еще что-то возразить, но передумала – должно быть, интуиция подсказала ей, что нет смысла упорствовать: Джек говорил очень убежденно. Кассандра поспешно отвернулась, не зная, на чем задержать взгляд, который метался между кассовым аппаратом и медленно вращавшейся стойкой с десертами.
– И давно у вас такое чувство?
– Честно говоря, с самой первой встречи. Вы тогда вскользь обмолвились об одной вещи, и у меня сразу возникли подозрения. Помните, я спросил про шрам на ноге? Вы ответили, что, кроме сказанного на предварительном слушании, ничего не знаете. Выходит, на слушании об этом все-таки упоминалось. Более того, существует протокол заседания.
– Это еще ничего не доказывает. Я не знала, что она жива.
– Согласен. Но Хеннинг все равно вас вычислила. Она еще спросила, почему вы не подали заявление об исчезновении сестры. Не могу с ней не согласиться. Вот представьте: какой-то мерзавец убивает члена моей семьи… Да я бы все инстанции обежал, пороги бы обивал в прокуратуре. А вы ничего не предприняли…
– Хотите знать почему?
– Да не особенно. Единственное разумное объяснение – вы знали, что сестра жива.
Дрожащей рукой Кассандра поднесла к губам чашку, сделала глоточек и кивнула:
– Ну допустим, чисто гипотетически, я знала. Что это меняет? Вы не попытались бы ее спасти?
– Стал бы, можете мне поверить. Это не имеет никакого значения.
Кассандра опустила глаза. Закралось подозрение, что собеседница попытается закрыть эту тему. Но тут она заговорила – тихо, задумчиво, словно возвращаясь в былые дни.
– Я все знала.
– С самого первого дня?
– Со второго.
– Вы разговаривали с сестрой после ее исчезновения?
– Да, по телефону.
– И что она сказала?
Кассандра поежилась, не в силах преодолеть волнение.
– Сказала, что ей надо уехать. Исчезнуть.
– Надолго?
– Навсегда.
– А причину она назвала?
– Ради собственной безопасности.
– Насколько я понимаю, она прекрасно знала о том, что Монтальво исчез в тот же день.
– Конечно. Поэтому и бежала.
– Боялась? – предположил Джек.
– Естественно. Судья сразу по окончании слушания вынес постановление, что Монтальво обвиняется в изнасиловании.
– В изнасиловании, которого не было.
– Что-что? – ощетинилась Кассандра.
Джеку не хотелось давить на девушку – впрочем, ситуация сложилась трудная: Мие со дня на день предъявят обвинение в убийстве, а при таком раскладе «поддавки» и ложная мягкость неуместны.
– Она солгала о том, что ее изнасиловал Жерар Монтальво. Что подтвердили показания прибора.
– Подобные тесты не всегда достоверны.
– Да, только на этот раз ошибки не было, и вы в курсе.
Лицо Кассандры было напряжено, но отрицать она ничего не стала.
Джек продолжал:
– Я думаю, что Мия сама себя порезала и лишь потом отправилась в полицию. Ведь у нее на теле не было ни спермы, ни каких-либо других доказательств насилия, поскольку его не было, а рана на ноге – убедительная улика. Так правдоподобнее.
– Вы готовы дать ответ на любой вопрос, – проговорила Кассандра.
– Главного вопроса мы еще не касались: зачем ей все это понадобилось?
– У вас, насколько я поняла, богатое воображение – вот и придумайте что-нибудь.
– А ведь результаты, которые показал детектор лжи, очень интересны. Мия провалила два вопроса об изнасиловании, но когда ее спросили о ране на ноге и повинен ли в этом Монтальво – обратите внимание на формулировку, это очень важно! – прибор не смог точно определить, лжет она, давая утвердительный ответ, или нет. Отсюда я делаю два вывода. Во-первых, она солгала об изнасиловании. А во-вторых, ваша сестра чувствовала себя вправе выставлять претензии. Может быть, даже обязанной это сделать. То есть в душе она верила, что Жерар Монтальво повинен в увечье, которое она себе нанесла.
Кассандра молчала.
– Мию не насиловали, – проговорил Джек. – И Монтальво не резал ей ногу.
– Она не охотилась за его деньгами, – заговорила Кассандра; слова давались ей с трудом. – Что убедительно доказал ее юрист, когда предложил мировую стоимостью в какой-то дрянной доллар. Ей незачем было лгать.
– В одном вы правы: деньги не были для нее мотивом. У Мии имелась другая причина, куда более веская.
Кассандра поерзала, словно решая, уйти ей или остаться.
– Я вас не понимаю.
– Вы же сами ответили на этот вопрос, в нашей последней беседе. Вы тогда объяснили, почему не могли присутствовать на предварительном слушании. Вспомните, сестра попросила вас не вмешиваться в это дело, потому что иначе вас бы депортировали.
– Да, это правда, у меня не было гражданства. У Терезы еще действовала виза, а моя истекла. И я сильно рисковала бы, появившись в здании суда.
Джек подался к Кассандре, словно перед ним свидетельница, умалчивающая важные факты, на которую нужно надавить.
– Вы не могли участвовать в слушании дела и подать заявление об изнасиловании.
– Я о том и говорю. Я не могла ни участвовать, ни даже присутствовать на разборе дела сестры.
– А никто и не говорит о вашей сестре. Я имел в виду дело о вашем изнасиловании. Монтальво изнасиловал вас, а вы не могли подать на него в суд, потому что находились в стране на незаконных основаниях.
Кассандра боялась выдать себя нечаянным жестом или словом. Впрочем, семь лет скрывать ложь не так-то просто. Джек продолжал:
– Могу себе представить, как вы с сестрой были взбешены. Вы – вне закона. Тереза поставила себя на ваше место, вжилась в вашу историю и пошла в полицию. Поэтому она не подавала заявление целых три дня и детектор выявил, что она говорит неправду. По той же причине прибор не заметил лжи, когда она сказала, что Монтальво «причастен к ране на ее ноге».
Кассандра опустила голову, уставившись в колени, и еле заметно кивнула – неразличимо для постороннего глаза, – словно бы в молчаливом согласии.
Джек смягчился.
– Поэтому дружок Монтальво и затаил на нее злобу, все эти годы вынашивая план мести.
Наконец Кассандра подняла глаза. На ее лице читалась затаенная горечь, молчаливый укор. А Джек
