трансляции культуры и языка, 3. получают одновременно и вторичную форму существования в 'знаниях 3.', фиксирующих различные способы их употребления, и в таком качестве присутствуют в актуальной коммуникации. В целом, между С. и 3. устанавливаются сложные отношения взаимного рефлексивного поглощения и имитации - 3. имитируют фрагменты и связки структур С., при этом сами конструкции 3. подлежат пониманию, порождая тем самым 'вторичные' и 'оискусствленные' С. С другой стороны, по отношению к 3., С. выступают как их 'оестествление' и реализация в ситуациях коммуникации. С., в отличие от 3., всегда ситуативны, связаны с феноменальным процессом понимания, поэтому помимо нормативного содержания 3., они определяются множеством иных факторов: ситуацией, с которой связано понимание, самоопределением человека, его установками, ценностями и целями, знаниями, структурами деятельности и многим другим. В рамках современной философии постмодерна проблема С. и 3. артикулируется в радикально ином ключе, что связано с базовой для постмодерна презумпцией 'метафизики отсутствия' по отношению к тексту, подлежащему реконструкции 'трансцендентного означаемого' (см. также Знак, Нарратив, 'Смерть субъекта', Пустой знак, Означивание, Трансцендентальное означаемое).
СОБЛАЗН
СОБЛАЗН - понятие постмодернистской философии, фиксирующее установку на снятие традиционной для классической европейской рациональности линейной семантико-аксиологической оппозиции мужского и женского (в контексте общекультурной установки постмодерна на отказ от бинаризма). Постмодернизм осмысливает себя как фундированный отказом от классического типа организации культурного пространства, в основу которой 'положен единый мужской субъект представления' (К.Оуэн). Понятие 'С.', выступая универсально принятым в рамках постмодернистской терминологической традиции, наиболее детально проработано Бодрийяром: он моделирует 'вселенную, в которой женское начало не противопоставляется мужскому, но соблазняет его. Находясь в стихии соблазна, женственность не выступает маркированным или немаркированным термином оппозиции'. В системе отсчета Бодрийяра С. (seducsion) принципиально отличается от желания как связанного с производством (producsion), несущим в системе отсчета Бодрийяра смысл линейности. Интенсивность С. - в отличие от интенсивность желания - не укоренена в феноменах производства, овладения, власти, но 'происходит от чистой формы игры': не центр=власть, но ускользание как децентрация - возможность для С. 'истребить' производство, т.е. окончательность и (в силу этой претензии на окончательность) иллюзорность. Собственно, симуляцию в бодрийяровском смысле этого слова и можно интерпретировать как претензию виртуально-преходящей структуры на константность. В данном контексте созвучные идеи обнаруживаются у Дерриды, склонного рассматривать линейные (властные) процессы причинения, овладения и т.п. в свете характерного для классической западной традиции 'онто-тео-телео- фалло-фоно-лого-центризма'. С. как таковой снимает саму идею оппозиционности, моделируя принципиально семиотичную и принципиально оборачиваемую игровую среду: 'имманентная игра соблазна: все и вся отторгнуть, отклонить от истины и вернуть в игру, чистую игру видимостей и моментально переиграть и опрокинуть все системы смысла и власти, заставить видимость вращаться вокруг себя самих, разыграть тело как видимость, лишив его глубинного измерения желания'. Процесс соблазнений рассматривается Бодрийяром как основанный не на власти, а на отказе от линейной властности: Бодрийяр отмечает принципиально несиловой характер соблазнения, маркирует силой С. именно женскую слабость, отмечает абсолютную неофициальность (невластность) власти женщины (ср. понятие 'женского стиля руководства' в социологии - независимо от реального субъекта его осуществления - и с презумпцией креативности диссипации, т.е. энергетических потерь в современной синергетике) и т.п. В этом отношении Бодрийяр подвергает критике феминизм как не способный снять оппозицию мужского и женского, но лишь по-иному расставляющий внутри нее акценты доминирования: феминистки 'не понимают, что соблазн означает господство над символической вселенной, тогда как власть означает всего лишь господство над вселенной реальной'. По мысли Бодрийяра, сущность женственности как раз и заключается в переводе отсчета в систему символического и - парадоксальным образом - тем самым в открытии возможности подлинного - вне симуляции - прикосновения к реальности: женственность 'есть одновременно радикальная констатация симуляции и единственная возможность перейти по ту сторону симуляции - в сферу соблазна'. Соблазнение - вне оппозиции, ибо представляет собой не что иное, как процессуальное размывание ее границ, 'в соблазнении нет ничего активного или пассивного, нет субъекта или объекта, нет внешнего или внутреннего: оно играет сразу на двух сторонах доски, притом, что не существует никакой разделяющей их границы' (Бодрийяр). Введенная постмодернистской философией фигура С. как направленная против традиционного 'фалло-центризма' западно-европейской культуры влечет за собой достаточно радикальные интерпретационные трансформации культурного пространства в целом, включая и переосмысление теологии, и переакцентуацию в трактовке антропоприродных отношений, конституированных в наличной культуре в качестве господства человека над природой, ибо 'вся западная… традиция иерархической последовательности сущего… начинается с нематериального духа /семантически связанного в западной традиции с мужским началом -
СОБЫТИЕ
СОБЫТИЕ (со-бытие) - понятие философии 20 в., введение которого в дисциплинарный оборот знаменовало осуществление кардинальных ('поворотных' - от нем. Kehre, по Хайдеггеру) реконструкций традиционной метафизики. Как специальный термин, центрирует на себе новаторскую метафизическую процедуру разъяснения 'скрытого отношения Бытия и Времени' (Хайдеггер), а также ряд важнейших проблемных полей (вопросы смысла, значения, сущности, бытия, времени и др.) философии постмодернизма. (Согласно Делезу, '…только события - идеальны. Пересмотр платонизма означает, прежде всего и главным образом, замену сущностей на события…'.) Исходную интенцию западно-европейского философствования на осмысление Бытия как 'истины и С.' (в контексте 'деструкции метафизики') актуализировал Хайдеггер, переживший в начале 1930 разрыв с Гуссерлем и с этого времени сосредоточивший свое внимание на 'критике разума'. Стратегией и целью философского творчества Хайдеггера в последующий период явилась разработка такого мышления, в границах которого Бытие и Время выступали бы как обратимые термины и прочитывались бы одно в другом до такой степени, чтобы становиться неразделимыми. Несущая словоформная конструкция этого 'поворота' - 'С.' ('Ereignis') - была проблематизирована и тематически разрабатывалась Хайдеггером в работе 'Гельдерлин и сущность поэзии' (1937), а также - и главным образом - в более чем 500-страничном сочинении 'Статьи по философии. О событии' (1936-1938, опубликовано в 1989, в 65 томе собрания его сочинений). Адекватную же понятийно-концептуальную интерпретацию термин 'С.' обрел лишь в таких исследованиях, как 'Тождество и различие' (1957) и 'На пути к языку' (1959). (Как отмечал Хайдеггер в 'Письме о гуманизме', 'язык метафизики не позволил мне выразить поворот от 'Бытия и Времени' - к 'Времени и Бытию' /третий раздел первой части 'Бытия и Времени' - А.Г./'; частично же этот поворот уже просматривался в лекции Хайдеггера 'О сущности истины'.) Согласно Хайдеггеру, 'исток' Бытия и Времени получил единственное верное имя - 'С.', которое, 'давая' и 'забирая' их, позволяет им оставаться самими собой; С. - это в то же время не есть некое 'высшее', поглощающее как Бытие, так и Время, понятие. Переход Хайдеггера от 'трансцендентально-горизонтального' мышления 'Бытия и Времени' к более позднему, 'бытийно- историческому' мышлению может быть частично зафиксирован в динамике содержательной
