будущее. Реальность сложнее и инстинкта, и разума (вкупе с научным познанием): 'Есть вещи, находимые только разумом, но сам по себе он никогда их не находит; только инстинкт мог бы открыть их, но он их не ищет…' Преодоление такой дихотомии, с точки зрения Бергсона, возможно с помощью интуиции, которая суть инстинкт, 'сделавшийся бескорыстным, сознающим самого себя, способным размышлять о своем предмете и расширять его бесконечно'. Интеллект дробит, вынуждает 'застывать' становящееся, анализирует, генерирует множество точек подхода к его постижению, но ему не дано проникнуть вглубь. Интуиция ('видение духа со стороны самого духа') отыскивает дорогу 'симпатии', погружаясь в 'реку жизни', совпадая и даже резонируя (обнаруживаясь в облике памяти) именно с тем, что делает вещи невыразимыми для разума. Интуиция - орган метафизики, а не анализа (в отличие от науки). Интуиция - это зондирование самой реальности как длительности (см. Бергсон), это ее постижение вопреки частоколу кодов, иероглифов и символов, возведенному разумом. 'Интуиция, - по мнению Бергсона, - завладевает некой нитью. Она призвана увидеть сама, доходит ли нить до самых небес или заканчивается на некотором расстоянии от земли. В первом случае - это метафизические опыты великих мистиков. И я подтверждаю, что именно так и есть. В другом случае, метафизический опыт оставляет земное изолированным от небесного. В любом случае философия способна подняться над условиями человеческого существования'. В то же время интеллект, как полагал Бергсон, был, есть и будет 'лучезарным ядром, вокруг которого инстинкт, даже очищенный и расширенный до состояния интуиции, образует только неясную туманность'. Лишь последняя - в ипостаси интуиции 'супраинтеллектуальной' - порождает истинную философскую мудрость. Теория Т.Э. в интерпретации Бергсона предназначалась, таким образом, для акцентировки той его мысли, согласно которой жизнь, сознание недоступны для постижения посредством позитивной науки разума ввиду генетической предзаданности ее природы. Философия, находящаяся вне естественных пределов обитания и действия интеллекта, - удел умозрения или видения; будущее философии - интеграция частных интуиции, выступающих, по Бергсону, глубинным обоснованием любой философской системы. Констатируя то обстоятельство, что европейская цивилизация в ее современном облике - продукт развития преимущественно интеллектуальных способностей людей, Бергсон был уверен в потенциальной осуществимости и иной альтернативы: достижения соразмерной зрелости обеих форм сознательной деятельности как результата перманентного высвобождения сознания человека от автоматизмов. Безграничность Т.Э. зиждется, тем самым, по Бергсону, исключительно на том, что жизнь может развиваться лишь через трансформацию живых организмов и лишь сознание человека, способное к саморазвитию, может воспринять жизненный порыв и продолжить его, несмотря на то, что он 'конечен и дан раз навсегда'. Человек и его существование выступают, таким образом, уникальными гарантами существования и эволюции Вселенной, являя собой в этом исключительном контексте цель последней, а интуиция обретает статус формы жизни, атрибутивной для выживания социума в целом. Как утверждал Бергсон, '…все живые существа едины и все подчиняются одному и тому же замечательному импульсу. Животное имеет точку опоры в растении, человек - в животном мире. А все человечество - в пространстве и во времени - галопом проносится мимо нас, способное смести любые препятствия, преодолеть всякое сопротивление, может быть, даже и собственную смерть'. В определенном плане концепция Т.Э. выступила уникальным для 20 в. творческим парафразом ряда значимых подходов философских систем Гегеля (согласно Бергсону, 'сущность есть изменение'; '…столь же существенным является движение, направленное к рефлексии… Если наш анализ правилен, то в начале жизни /имеется -
ТЕАТР ЖЕСТОКОСТИ
ТЕАТР ЖЕСТОКОСТИ - концепция театрального действия, фундированная отказом от традиционного (сугубо вербального) понимания средств художественной выразительности и ориентацией на пластико-визуальный ряд спектакля, предполагающий максимальный уровень экспрессии по отношению к зрителю. Идея Т.Ж. предложена в контексте модернистской парадигмы Арто, в контексте постмодернистской парадигмы концептуально осмыслена Деррида (см. Арто, Деррида). Согласно Арто, имманентный смысл театрального действа, по определению, метафизичен: 'театр что-то значит лишь благодаря магической, жестокой связи с реальностью и опасностью' (см. Метафизика). Театр отнюдь не имеет своим предметом сферу повседневности, сосредоточиваясь 'вокруг… исторических или космических тем'. Каждое подлинно театральное действо должно являть собой 'попытку создать реальную метафизику', за которой 'будут слышны призывы к необычным идеям, предназначение которых состоит как раз в том, что они не могут быть не только ограничены, но даже формально очерчены', - это 'идеи, которые касаются понятий Творения, Становления, Хаоса и относятся к космическому порядку'. Таким образом, целью театра 'не является разрешение общественных пли психологических конфликтов,…ему не следует служить полем битвы для моральных страстей, - нет, театр призван… извлекать на свет Божий ту часть истины, которая обычно сокрыта под формами в их встречах со Становлением'. Согласно Арто, 'искусство не является подражанием жизни, но сама жизнь - это подражание некоему трансцендентному принципу, в контакт с которым мы вступаем благодаря искусству'. Это сверхчувственное содержание (сакральный смысл) представления, по мысли Арто, конституируется вне (сквозь, сверх, поверх) вербального ряда произносимых персонажами реплик и может быть воспринято зрителем столь же вневербальным образом (посредством 'смутного поэтического чувства'). Однако и чувственным (в когнитивном смысле этого слова) восприятием подобное постижение сущности назвать нельзя, - напротив, 'объективный и конкретный язык театра ущемляет и зажимает органы чувств. Между тем, опираясь на философские идеи Ницше, О.Шпенглера, Бергсона, Арто оценивает наличную культуру как культуру 'заката', тотально фундированную ценностями рационализма и утратившей остроту чувственного восприятия действительности. В этих условиях, применительно к современному по отношению к Арто моменту, фактически речь должна вестись 'о том, чтобы… вырвать театр из психологического и гуманитарного прозябания'. Для возрождения театра необходимо 'принудить метафизику вернуться на сцену'. Однако, согласно оценке Арто, 'в том состоянии вырождения, в котором мы пребываем, можно заставить метафизику войти в души лишь через кожу' (см. Кожа, Поверхность). Иными словами, в сложившихся условиях театр как таковой вообще 'невозможен без определенного элемента жестокости, лежащего в основе спектакля' (Арто). Согласно видению Арто, ошибки традиционного ('психологического') театра, генетически восходящего к Расину, 'отучили' зрителя от 'непосредственного и яростного действия, которым должен быть наделен театр'. Развлекательный театр и тем более механизированный ('тщательно отфильтрованный машиной') кинематограф не способны более, по оценке Арто, 'коснуться нашей восприимчивости'. В сложившихся условиях 'постоянно нарастающая усталость всех органов чувств нуждается в резких потрясениях, чтобы оживить наше восприятие'. Единственным средством, способным вывести зрителя из привычного 'состояния бесцельного оцепенения', является, по мысли Арто, именно и только жестокость: 'единственное, что реально воздействует на человека, - это жестокость'. Таким образом, концепция Т.Ж. - это фактически программа реабилитации и возрождения метафизического смысла театра в условиях искушенного 20 в. (см. Deja-vu, Молодость). Однако для актуализации метафизических идей (тем) в искусстве театра необходим, согласно позиции Арто, возврат к архаическим формам театрального действа, несущим в себе дионисийское начало античного театра. В этом плане, согласно Арто, 'следует возродить идею всеобъемлющего зрелища' и посредством этого вновь 'создать для театра некую метафизику речи, жестов и выражений'. Программа Т.Ж., по Арто, требует для своего воплощения в действительность создания особого языка театра, отличного от наличного: 'спектакль должен быть зашифрован от начала до конца, подобно некоему языку'. Развивая дадаистскую традицию отказа от вербализма как сковывающего свободное самоизъявление сознания и тем более подсознательного
