Постмодернизм

древнейших формах системной репрезентации Т. - эпических - акцентировались со-положенность и рас- положенность частей, органов и функций Т. как предданных человеку богами. Знак либо символ любого из фрагментов Т. полагался неистребимой метой древней 'плоти мира'. Т. являло собой лишь собственную особую проекцию на внешний мир - макрокосм, а тот, в свою очередь, через него репрезентировался своими органами и началами на гармонию микрокосма. В пределе данная мифологически-предфилософская модель фундировалась на допущении того, что в качестве Т. одного порядка правомерно полагать существующими многочисленные Т. космоса и Т. богов, но отнюдь не Т. индивидов. В процессе складывания профессиональных и самодостаточных философских систем, стремившихся к корректному и плюралистическому описанию бытия человека, становилось очевидным то, что Т. как определенный объект исследования недоступно для традиционного рефлексивного анализа, а также неразложимо в своей динамике по схемам последовательного рационального действия. Т. не могло быть корректно истолковано лишь как 'часть материи' - вне его трактовки как некоего материального 'образа-действия', обязательно соотносимого и с самим собой. Выяснилась принципиальная невозможность мыслить Т. вне какого-либо жестко предзаданного представления о нем. Мыслимое Т. уже выступает в качестве Т. трансцендентального. Т. же как трансцендентный, 'чистый' объект; как объект, 'выброшенный', 'вырезанный' из потока жизненного становления; как объект, распавшийся на структуры антропологического знания, - не может мыслиться. Оказываясь в принудительной рамке любой естественно-научной стратегии, Т., очевидно, утрачивает собственную 'телесность', в принципе, не может быть телесно воспринимаемо и переживаемо - тем самым не существует как Т., рождаясь и обретая себя исключительно 'внутри' субъект-объектной познавательной формулы. Живое Т. наличествует лишь вне объективирующего (биологического, физического, анатомического, лингвистического) дискурса. Последний, в свою очередь, организован принципиально вне целостных, субъективных переживаний телесного опыта. (Можно утверждать, что философия открыла вечную 'вещь-в-себе', 'по определению', или 'Т.', задолго до выработки представлений о подобных структурах Кантом.) Практически у всех философов, стремящихся к построению оригинальных онтологии, равно как и у мыслителей, принципиально отвергающих онтологию как таковую, можно обнаружить однозначное кореллирование понятия 'Т.' с базовыми категориями их интеллектуальных систем. (При этом 'соавторами' современных представлений 'философии Т.', видимо, выступают они все: трудно найти предметную область философии, более отвечающую подходам модели 'филиации идей', нежели 'философия Т.'.) Уже начиная с Декарта предполагалось, что принадлежность 'res cogitans', или 'бытию мыслящему', принципиально несовместима с 'res exensa' - бытием протяженным: тем самым мыслящий субъект трактовался как принципиально бестелесный. Согласно схеме Лейбница, максима 'Я должен иметь Т.' суть моральный императив, поскольку каждой монаде атрибутивно присуща индивидуированная необходимость иметь принадлежащее ей Т. Существование бесконечного множества иных индивидуальных монад наряду с тем, что 'во мне есть тьма', а наш дух обладает ясной и четкой зоной выражения (по Лейбницу, 'ясно выражаемое мною и имеет отношение к моему телу'), - логически и семантически результируется тем, что 'монада' у Лейбница соответствует понятию 'Каждый', Т. же в его понимании - словоформам 'Один', 'Некоторый', 'Любой'. У Лейбница монада представляет собой Эго в его конкретной полноте - Эго, соотнесенное со сферой собственной принадлежности. Согласно Лейбницу, Я 'имею': а) 'мысль', соответствующие перцепции, сопрягаемые с ними предикаты, цельный мир как воспринимаемое, а также вновь и вновь 'очерчиваемую' зону мира, и б) Т., которое не внутри моей монады. Лейбниц тем самым конституировал эвристически значимую философскую гипотезу о единовременных реальном различении (различии) и неотделимости: по его мнению, две вещи отделимы не потому, что они реально между собою различаются, - их реальным различением управляет только предустановленная гармония души и Т. (По Лейбницу, 'хотя я и не признаю, чтобы душа могла изменять законы тела или тело могло изменять законы души, и я ввел предустановленную гармонию, чтобы избежать этого изменения, тем не менее я допускаю действительное единение между душой и телом, составляющее их основу'.) Тезис Лейбница о том, что монада 'находит в сфере того, что ей принадлежит, след чего-то, не принадлежащего ей, чуждого ей'; его идея, согласно которой тем самым 'Я могу конституировать некую объективную Природу, к которой принадлежат и это чуждое, и Я' - сыграли важнейшую роль в формировании 'философии Другого', 'феноменологии Т.' и различного рода 'ландшафтных метафизик' (см. также Складка, Плоть, Ландшафт). Так, в ходе неявной полемики с идеями Лейбница, а также стремясь достроить предположение последнего о 'Чужом', рядоположенным 'со мной в моей монаде', Гуссерль обнаруживает Чужого как 'другое-Я', другую монаду на уровне Т. посредством 'апперцептивной транспозиции и исходя из моего собственного Т.'. Говоря о конституировании телесного опыта, Гуссерль вводит понятие 'двойного схватывания', понимая под ним 'одно и то же тактильное ощущение, воспринятое в качестве принципа 'внешнего объекта' и воспринятое в качестве ощущения Т.-объекта'. В границах модели 'Т. как реальность для сознания' Гуссерлем было обосновано принципиальное различение Т.-объекта (Korper) и Т.-субъекта (Leib): между Т., 'воспринимающим внешнее себе', и Т., которое 'оказывается в этот момент восприятия воспринятым'. (Ср.: а) у Шелера: переживающее и переживаемое Т.-плоть в отличие от Т. как вещи; б) у Сартра: 'Т.-субъект', или 'corps-subject', и 'Т.-объект', или 'corps-object'; у Марселя: 'Т. собственное - мое Т.', или 'corps propre', и 'Т. физическое - Т.-объект', или 'corps physical, corps objectif'.) Наше Т., по Гуссерлю, конституирует себя именно 'двойным схватыванием', где оно воспринимается одновременно и как Т.-объект и как Т.-субъект. По Гуссерлю, Т. объективируется по мере ограничения автономии действий его живых сил: Т.-объект - это Т., которому придаются с различной степенью воздействия качества 'несуществования' ('Т. без внутреннего'). Такое Т.-объект существует лишь сопряженно с внешним субъектом-наблюдателем (в полной власти языка, объективирующего его). В данном контексте Гуссерль предложил выделять четыре иерархии, четыре страты в конституировании телесного единства:

1) Т. как материальный объект;

2) Т. как 'плоть' (живой организм);

3) Т. как выражение и компонент смысла;

4) Т. как элемент-объект культуры.

У живого Т. (2) - наличествует, по Гуссерлю, дорефлективный, 'предобъектный' слой человеческой телесности - в нем проявляется как сознание моего Т., так и Т. 'Другого' посредством 'интерсубъективного опыта'. (Гуссерль первым отметил невстраиваемость функций Т. в оппозицию 'материальное - духовное/душевное, вслед за ним его школа выдвинула идею 'нулевой функции' Т. в человеческом опыте.) Простраивая собственные, пафосно иррациональные и 'антителесные' модели миропредставления, Кьеркегор и Ницше оказали значимое воздействие на возможные интерпретации проблем Т. в философии конца 19-20 вв. Согласно Кьеркегору, отношение-оппозиция 'страха' и 'трепета' развертывается и осуществляется по линии 'Т. веры': по его мнению, 'проторелигиозный опыт', в принципе, невозможно реконструировать на фундаменте естественных типов чувственности. Обращаясь к поиску 'идеального Т. веры', Кьеркегор находит его выражение в Т. марионетки как идеальном Т. верующего: лишь она способна, по его мнению, 'не впадая в безумие и смерть, указать нам, что такое подвиг Авраама'. У Ницше стремление к элиминации Т. из разряда атрибутов человеческого бытия реализовывалось в радикальном, пафосном, 'стилежизненном' отказе от Т., как от моего 'организма', как от 'моего Т.', при одновременной интенсивнейшей эксплуатации его жизненных сил. Наступление клинической катастрофы собственного физиологического, клинического Т. ускорялось Ницше осознанными экономиями и деформациями питания, существование его Т. блокировалось им самыми разнообразными климатическими, фармакологическими и миграционными стратегиями. Желаемое, умерщвленное Т. Ницше объективировалось как 'Т.-произведение'; как 'Т.-афористическое письмо'; как Т. дионисийское, танцевальное, экстатическое; как Т., принципиально 'живущее' при этом за пределами органических форм человеческой телесности. Террористическая общественная практика отчужденного и самоотчужденного европейского общества, поведенческие репертуары кинизма, стоицизма, аскетизма, христианской жертвенности, индивидуальный выбор жизненного пути и творчества де Садом, Ницше и др. акцентировали в культуре мысль о том, что модель отношения индивида к себе как к Т. задается и обусловливается в обществе нормативными телесными практиками, своеобычным 'Т.-знанием' (как правило, посредством процедур карательной анатомии): собственное Т., подвергшееся экзекуции, казнимое Т. Другого - конституируют 'дисциплинарное - социально-контролируемое Т.' через внешние ему социальные механизмы. Допущенная либо отвоеванная степень свободы и суверенитета личности