ЭФФЕКТ РЕАЛЬНОСТИ - понятие постмодернистской философии, в содержании которого фиксируется феномен фундаментального сомнения постмодернизма в онтологической репрезентации (наличии денотата) понятия, с десигнатом которого (см. Трансцендентальное означаемое) субъект сталкивается в семиотическом пространстве. Термин введен Р.Бартом в одноименной работе (1968), посвященной анализу литературных приемов создания эффекта достоверности или 'Э.Р.'. Р.Барт выделяет феномен литературного описания (начиная от экфрасиса - античного жанра дескриптивного отрывка, обособленного внутри целостного произведения), посвященного 'описанию места, времени, тех или иных лиц или произведений искусства', и показывает, что практически описание как таковое выполняет сугубо 'эстетическую функцию', то есть: 'описание не подчиняется никакому реалистическому заданию; мало существенна его правдивость, даже правдоподобие; львов и оливы можно с легкостью помещать в страны Севера - существенны одни лишь нормы описательного жанра'. Таким образом, литературное описание, по оценке Р.Барта, выступает явлением сугубо дискурсивного (не референциального) плана, поскольку применительно к нему даже сам феномен правдоподобия как таковой 'имеет… не референциальный, а открыто дискурсивный характер', ибо всецело 'определяется правилами данного типа речи'. Иными словами, 'эстетические правила вбирают в себя правила референциальные'. Р.Барт в этом контексте приводит в качестве примера описание Г.Флобером Руана ('Госпожа Бовари'), в рамках которого реальный (в классическом смысле этого слова) Руан (Руан как онтологический объект) отнюдь не оказывается предметом этого описания: 'ткань описания, где, казалось бы, первостепенное значение… уделяется Руану как объекту, - в действительности лишь основа, на которую нашиваются жемчужины редких метафор, нейтрально-прозаический наполнитель, которым разбавлено драгоценное вещество символики; словно во всем Руане писателю важны только риторические фигуры, которыми он описывается, словно Руан достоин упоминания только в виде замещающих его образов /подчеркнуто мною - М.М./ Все описание Руана выстроено таким образом, чтобы уподобить Руан живописному полотну, - средствами языка воссоздается картина, словно уже написанная на холсте' (Р.Барт - ср. у Г.Флобера: 'отсюда, сверху, весь ландшафт представлялся неподвижным, как на картине'). В процедуре описания, таким образом, писатель реализует 'платоновское определение художника как подражателя третьей степени, так как он подражает тому, что уже само есть имитация некой сущности' (см. Симулякр - ср. Платон. Государство, X, 599). Собственно, сама возможность описания, т.е. фактически 'наименования референта' обеспечена отнюдь не онтологическим наличием этого референта (объекта описания), но задается наличными правилами описания, не только самодостаточными в своей процессуальности, но и достаточными для создания Э.Р. Таким образом, 'определяющей для литературы является ее техника смыслообразования', в пространстве которой 'означающие могут неограниченно играть', и игра эта фактически обретает креационный характер по отношению к 'реальности' как таковой, которая, однако, в обрисованном парадигмальном контексте может быть оценена с точки зрения своего онтологического статуса не более, как 'эффект', достигнутый сугубо семиотическими средствами. По выражению Р.Барта, 'в зачине всякого классического текста (то есть подчиненного правдоподобию в его древнем смысле) подразумевается слово Esto (пусть, например…, предположим…)'. В контексте постмодернистского отказа от презумпции референции вообще (см. Пустой знак) речевую деятельность 'более не окутывает благостное облако иллюзий реалистического свойства' (Р.Барт). Особую остроту приобретает проблема Э.Р. в сравнении текстов литературной традиции и текстов исторического характера (как отмечает Р.Барт, далеко не случайно в европейской культуре 'реализм в литературе сложился примерно в те же десятилетия, когда воцарилась 'объективная' историография'). Это связано с тем, что если для романиста как создателя 'вымышленного повествования' воплощенная в письме (см. Письмо) реальность 'оказывает весьма незначительное сопротивление структуре', то применительно к историку 'реальность никоим образом не может смешиваться с правдоподобием', поскольку, по оценке Р.Барта, 'правдоподобие - это общее, а не частное, которым занимается История' (а в европейской культуре 'еще со времен античности 'реальность' относилась к сфере Истории'). Именно стремление классической литературы максимально приблизиться к реальности (имея в распоряжении лишь средства для создания Э.Р.) и обусловливает ее любовь к отточенности в описании деталей: детали ('барометр' у Флобера, 'маленькая дверца' у Мишле и т.п.) 'говорят в конечном счете только одно: мы - реальность' (Р.Барт), т.е., в итоге, служат средством для создания своего рода 'референциальной иллюзии'. Сущность этой иллюзии заключается в том, что 'реальность', будучи изгнана из реалистического высказывания как денотативное означаемое, входит в него уже как означаемое коннотативное /см. Коннотация - M.M./; стоит только признать, что известного рода детали непосредственно отсылают к реальности, как они тут же начинают неявным образом означать ее' (Р.Барт). В этом отношении литература, по сравнению Р.Барта, подобна Орфею, выводящему Эвридику из Аида: 'пока она твердо идет вперед, зная при этом, что за ней следуют, - тогда за спиной у нее реальность, и литература понемногу вытягивает ее из тьмы неназванного, заставляет ее дышать, двигаться, жить, направляясь к ясности смысла; но стоит ей оглянуться на предмет своей любви, как в руках у нее остается лишь названный, то есть мертвый смысл'. Фактически литература приходит к тому, что 'само отсутствие означаемого, поглощенного референтом, становится означающим понятия 'реализм', - именно в этой ситуации и возникает Э.Р. как 'основа того скрытого правдоподобия, которое и формирует эстетику… новой литературы', в контексте конституируется важная в контексте эволюции постмодернистской парадигмы дефиниция: 'правдоподобие… есть не что иное, как сам реализм (будем называть так всякий дискурс, включающий высказывания, гарантированные одним лишь референтом)' (Р.Барт). Несмотря на исходно очень конкретный (а именно - сугубо литературоведческий) контекст введения данного понятия в философский оборот, статус данного концепта в философии постмодернизма может быть оценен как существенно значимый, ибо в его содержании заложена фундаментальная для постмодернистской парадигмы презумпция трактовки онтологического статуса означаемого как лишь семиотически артикулированного (обеспеченного лишь уверенностью говорящего субъекта в наличии не только десигнатов, но и денотатов используемых им понятий). Р.Барт эксплицитно формулирует в работе 'Э.Р.' программу деонтологизации десигната как такового: 'сегодня задача состоит в том, чтобы… опустошить знак, бесконечно оттесняя все дальше его предмет, - вплоть до радикального пересмотра всей многовековой эстетики 'изображения'. Реализация этой программы в ходе эволюции постмодернистской
