Постмодернизм

юрисдикции вербального дискурса; в рамках структурного психоанализа фиксирована языковая форма 'бытия бессознательного как речи другого' (Лакан): в бессознательном, по формулировке Лакана, 'говорит желание', которое, будучи артикулированным вербально, теряет свою автохтонность, оказываясь не просто подчиненным, но фактически заданным внешними требованиями грамматического строя и правил речевых практик, - вектор 'означающих' как объективных форм Я. фактически очерчивает индивидуальную судьбу (Лакан). Бессознательное, таким образом, предстает как Я., а желание - как текст. В когнитивно- рациональной сфере мы тем более сталкиваемся с языковой тотальностью: 'мышление и познание предопределены языковым мироистолкованием', а 'всякие рассуждения о Я. вновь и вновь оказываются Я.' (Гадамер). Философия конституируется в этом контексте как особая 'речевая деятельность' по формулировке претендующих на абсолютную истинность высказываний о мире в целом (Кожев). Задавая принципиально новое (предельно расширительное) видение языковой реальности, философия постмодерна формулирует и принципиально новые стратегии по отношению к тексту. Текст абсолютно свободен, ибо лишен 'почтения к целостности (закону)' (Р.Барт), в этой связи он лишен и жесткой структуры, будучи организован как ризома, а также центра, будучи полисемантичным: 'функцией этого центра было бы… гарантировать, чтобы организующий принцип системы ограничивал то, что мы можем назвать свободной игрой структуры' (Деррида). В этом отношении классическая трактовка текста, оцененная Деррида как 'онто-тео-телео-фалло-фоно-логоцентризм', сменяется идеалом 'невозможного текста' (Делез) с 'бесовской текстурой' (Р.Барт), понятого как 'конструкция', коллаж цитат, организованный по такому принципу, как 'ирония, метаречивая игра' (Эко). Особое значение приобретает в этой системе отсчета феномен контекста как результата взаимодействия текстовых подсистем (см. Контекст). Ж.Женнетт вводит классификацию взаимодействия текстов, предполагающую вычленение таких уровней, как: 1) интертекстуальность (представленность одного текста в другом в виде цитат, плагиата, иллюзий или намеков); 2) пара-текстуальность (как отношение текста к своей части, например, эпиграфу или названию); 3) метатекстуальность (как отнесенность текста к контексту); 4) гипертекстуальность (взаимопародирование текстов); 5) архитекстуальность (как текстовая жанровая связь). Поскольку 'лингвистическая норма' уже перестает быть предметом 'безусловной веры в референциальный Я.' (Х.Брук-Роуз), постольку даже пародия, основанная на этой вере, 'стала невозможной', в силу чего единственной формой речевого самовыражения остается 'пастиш' (см. Пастиш) как 'изнашивание стилистической маски' (Джеймисон). В этой системе отсчета невозможна иная стратегия по отношению к тексту, нежели как основанная на отказе от восприятия его в качестве исполненного изначального смысла, что снимает саму проблему так называемого правильного прочтения: смысл должен быть исполнен в языковом перфомансе (Хомский), сконструирован в процессе деконструкции (Деррида), построен 'при построении собственной субъективности' (Фуко) или выстроен в процессе текстопорождения как 'означивания' (Кристева), рожден творческим актом 'состоявшегося шизофреника' (Делез и Гваттари) или генерирован в коммуникативном акте (Апель). Иначе говоря, смысл не имеет массы покоя: 'текст значит ткань, однако, если до сих пор мы эту ткань неизменно считали завесой, за которой… скрывается смысл', то в рамках постмодерна этот смысл конституируется лишь процессуально - 'путем нескончаемого плетения множества нитей' текстовой ткани (Р.Барт). Это выдвигает на передний план фигуру Читателя как источника смысла. - 'Смерть субъекта' как фундаментальная для постмодерна идея в данном случае оборачивается такой своей стороной, как 'смерть Автора': 'рождение читателя приходится оплачивать смертью Автора' (Р.Барт). Автор превращается в 'скриптора' - не более, который отнюдь не есть 'тот субъект, по отношению к которому его книга была бы предикатом' (Р.Барт). Центральное место в языковых процессах занимает, таким образом, не письмо, а чтение, как место понимания занимает интерпретация: 'чтение произведения влечет за собой акт интерпретации со стороны читателя. Каждый читатель овладевает произведением… и налагает на него определенную схему смысла' (Дж.Х.Миллер). В этом отношении текст абсолютно свободен, ибо 'лишен почтения к целостности (закону)' (Р.Барт). Согласно постмодернистскому видению языковой релаьности, 'Текст /всегда и принципиально с заглавной буквы - M.M./ принципиально отличается от литературного произведения' по нескольким параметрам: 1) постмодернистски понятый текст рассматривается не в качестве продукта деятельности ('эстетического продукта'), но в качестве самой 'знаковой деятельности' в ее разворачивающейся процессуальности; 2) текст вообще не рассматривается в качестве объекта, он есть 'не пассивный объект, а работа и игра'; 3) текст - это 'не структура, а структурообразующий процесс' (см. Игра структуры); 4) текст мыслится в качестве принципиально открытого, т.е. представляющего собою в семиотическом отношении 'не совокупность замкнутых в себе знаков, наделенную смыслом, который можно восстановить, а пространство, где прочерчены линии смысловых сдвигов'; и, наконец, 5) 'уровнем Текста', с точки зрения Р.Барта, является 'не значение /см. Смысл и Значение - M.M./, но Означающее /см. Означающее - M.M./, в семиотическом и психоаналитическом смысле этого понятия'. В этом отношении языковое пространство текста мыслится как 'поле методологических операций' (Р.Барт), - и в этом смысле 'текст размещается в языке, существует только в дискурсе' (Р.Барт). В позднем постмодерне столь же важным источником смысла, как и интерпретация, оказывается коммуникация. Так, Апель предлагает 'трансцендентально-герменевтическую' трактовку Я., ибо 'Я. является трансцендентной величиной…, условием возможности и значимости диалогического взаимопонимания'. В этой системе отсчета ситуация диалога, предполагающего взаимопонимание и реализующегося посредством Я., становится фундаментальной для артикуляции полей философской проблематики: роль 'языковых значений' выходит далеко за рамки обслуживания когнитивного и праксеологического субъект-объектного взаимодействия, - она оказывается конституирующе значимой и 'для интерсубъективной коммуникации, которая не может быть сведена к языковой передаче информации…, а является одновременно процессом достижения согласия относительно смысла выражений и смысла бытия вещей, представленных в языковых выражениях' (Апель). Логицистская модель Я., по Апелю, 'исходящая из идеи произвольного обозначения инструментальных представлений, не в состоянии объяснить интерсубъективно значимую языковую систему и интрасубъективные правила использования Я., отвлекаясь от коммуникативной практики и психических функций речевого субъекта' (ср. с идеей классического языкознания: 'обобщение - вот единственно то, что порождает язык индивида' - Г.Пауль). Между тем с точки зрения современной философии, 'говорение не относится к сфере Я, но к сфере Мы' (Гадамер), и условием возможности Я. выступает диалог, который 'предшествует речи и порождает ее' (Делез и Гваттари), - 'встреча является первоначальной и необходимой конъюнктурой значения языка: кто-нибудь, говорящий 'Я', направляется к другому человеку' (Левинас). Именно анализ речевых коммуникативных практик конституирует, по Апелю, философию как преодолевающую 'методический солипсизм' (апеллируя к ситуации диалогической коммуникации) и субстанциальный онтологизм (конституируясь как философия Я.). Кроме того, 'трансцендентально- герменевтическая' трактовка Я. позволяет снять принципиальное различие между классической онтологией и новоевропейской философией сознания, не отказывая при этом последней в присущей ей претензии на критику познания. Собственно, философия, по Апелю, 'является рефлексией на 'значение' или 'смысл' языковых выражений ('анализом Я.'), а философ выступает 'как критик Я.'. Речевая понимающая коммуникация мыслится Апелем в качестве языковых игр, что задает новый вектор квази-языковой аналитики (см. Языковые игры). Именно языковая игра является сферой подлинной реализации не только сущности Я., но и человеческой сущности. В контексте 'автоматического анализа дискурса', методология которого предложена Пешё, центральным моментом лингвистического анализа выступает 'изучение маркеров производства высказывания', благодаря которому вносятся существенные модификации в само понимание структуры языка: 1) лексика перестает трактоваться как 'простой список морфем вне связи с синтаксисом', - напротив, она понимается как 'структурное множество взаимосвязанных с синтаксисом элементов'; 2) синтаксис уже не интерпретируется в качестве 'нейтральная область чисто формальных правил', но рассматривается как 'способ организации (специфический для данного языка) следов меток-ориентиров акта производства высказывания'. Философия Я., таким образом, предельно расширяет в философии 20 в. ареал своего интепретационного потенциала, включая в него и концепцию человека, и концепцию сознания, и концепцию бытия. 'Я. является истинным средоточием человеческого