мешаешь. Ты глянь, какое название — «Аттила, предводитель гуннов»! Американцу надо сразу объяснить, что Аттила вел именно гуннов, а не индейцев и не русских, иначе он фиг поймет. Нет, Свят, я тебе вот что скажу: надо сбивать их спутники, надо! Хорошее это дело. Когда кучка яйцеголовых умников зависит от мнения миллионов безграмотных обывателей, жди беды. Что? Не зависит? Это ты ляпнул, не подумав. Мозги обывателю дурят, что правда, то правда. На месте функционеров Власти я бы и сам так делал — стадом баранов управлять легче легкого. Баран сам виноват, что его можно убедить в чем угодно, особенно в его бараньей свободе и непопираемом достоинстве. Но ведь не абсолютно же! Не бывает абсолютного информационного зомбирования. Не получается пока стопроцентной гарантии. Ты только представь себе, что выйдет, если баран перестанет жевать жвачку и начнет думать! Бр-р… Лучше не представляй, не надо. А откуда берутся функционеры? Да вербуются из того же бараньего стада, потому что умненькие иммигранты в лучшем случае выполняют роль экспертов и не допускаются до реального влияния на события. Недостаточно лояльны, видите ли! Их предкам не досталось билета на «Мэйфлауэр»! А у нас что, не так? — У нас не так, — отмел я и сделал попытку удалиться. Когда Димка гонит волну, лучше не находиться поблизости, чтобы не быть смытым. Димку несло редко, но обильно. — Стой! У нас то же самое, то есть сейчас еще это не очень заметно, но будет! Знаешь, за что я уважаю коммунистов? За то, что они вырастили себе на головную боль огромную армию интеллигентов и полуинтеллигентов. Черт их разберет, зачем им это понадобилось. Может, для того, чтобы жизнь медом не казалась, а может, на овощебазах персонала не хватало. Кстати, в конце концов эта армия и уделала Совсоюз на фиг… И она еще жива, так что, будь добр, подожди одно-два поколения, а тогда уже мы загнием заживо в свое удовольствие. Будут тебе здоровые, сытые, гордые и свободные бараны, преисполненные самоуважения и дешевого патриотизма… толпами будут! Отарами! Бе-е-е… Тоже выродимся, как эти… А что до головастых иммигрантов, то подожди, когда к нам станут иммигрировать не только из Азии и Африки… — Долго ждать придется, — сказал я, стараясь занять выгодную позицию для бегства. — Авось дождемся. А что, лучше смотреть издали на счастливую баранью жизнь да щелкать зубами? Может, ты и не такой, а я в душе баран, только в волчьей шкуре. Мне, может, тошно от того, что я не совсем баран. Я, может, хочу, чтобы мое туловище жило так, чтобы ему, туловищу, уже ничего нового не хотелось. Я счастливым быть хочу, причем как можно скорее и за чей угодно счет! С какой стати мне думать о чужой отаре? Спутники их расстреливаем — ну и правильно делаем, им же на пользу. С противоядерным зонтиком над головой они вовек не озаботятся ничем иным, кроме жратвы и секса, они под зонтиком не только сытые, но еще и наглые… Э, ты куда?
Куда, куда… Куда угодно, лишь бы подальше от этой балаболки с его баранами, гуннами и Аттилой. Счастливым ему, видите ли, быть хочется да еще за чей угодно счет! Ну насади тогда на финку прохожего, у которого слишком уж явно топырится бумажник, и наслаждайся счастьем, коли ты такой последовательный! Так ведь нет, Димка опять начнет уверять, что я его неверно понял и вообще никакое это не счастье всю жизнь помнить о том, что самолично отправил прохожего на тот свет. Вот если бы это сделал кто-то другой и желательно подальше от тебя, где-нибудь в слаборазвитой стране…
Ну тогда, конечно, другое дело. Чепуха это все, точными подобиями американцев мы никогда не станем, даже если полюбим бейсбол, привыкнем к неграм и поголовно научимся стучать в полицию на соседей. Станем хуже. Все, что делается «по образцу», получается хуже оригинала. Одна радость: в России никогда и ничего не удавалось доделать до конца. Тем и утешимся…
В спальном модуле Надя укладывала спать глупую куклу Аграфену. В смысле — фиксировала ее ремнями на лежанке. На моей, между прочим.
— Эй, — сказал я, — это место занято. — Кем? — Галкиным, Палкиным, Малкиным, Чалкиным и Залкиндом. И потом, она даже не резиновая. — Пошляк, — сказала Надя. — Жалко тебе, что ли? Ты ведь не спать пришел, я вижу. Так уступи место даме. Знаешь, где я ее нашла? В ангаре. Тебя, наверное, встречала. А ты как, успешно слетал? — От таких успехов блевать тянет. Или надавать кому-нибудь по роже. Еще один такой успех, и техника меня не любить, а ненавидеть начнет. Я бы этого госзаказчика самого заставил пикировать к атмосфере, так ведь обделается со страху бедняга, а чистить капсулу опять мне… — Укатают тебя все-таки на Грыжу с твоим языком, — вздохнула Надя. — Жаль будет, ты хороший спец. — Только и слышу про эту Грыжу, — пожаловался я. — Хоть бы ты мне объяснила, что это за место. Вдруг окажусь там и не узнаю? — Да Клондайк. Так его у нас называют. Ты те самородки видел? — Даже таскал один раз, когда мы их из лифта в лифт перегружали. Помнишь тот аврал?
Надя кивнула — еще бы не помнить. По какой-то причине, в которую я не вник, всему персоналу «Грифа» и возвращающейся с Клондайка смене пришлось выстроиться цепочкой на извилистом, как кишечник, пути из верхней шлюзовой в нижнюю и передавать с рук на руки драгоценный груз. Особенно запомнилась похожая на голову бегемота глыба осмия, раза в четыре тяжелее меня. Каким-то чудом ее удалось переправить с места на место, не изувечив при этом станцию.
То, что местечковый (под местом здесь следует понимать «Гриф») патриотизм держится на хороших премиальных, Вадим Вадимович, по-видимому, понимал вполне ясно. А еще патриотизм держится на незначительных элементах демократии, как-то: участие начальства в авральных работах наравне со всеми. И Стерляжий, и Капустян авралили так, что пот с них лился градом. Со всех остальных, впрочем, тоже. — В невесомости-то их таскать одно удовольствие, — сказала Надя. — Ты при двойной тяжести попробуй. Знаешь, что такое наш заслуженный старатель? Полусумасшедший тип с мерзким характером, лучевой болезнью, грыжей и геморроем. Изумительно приятен, когда его нет. — И добровольно работают? — спросил я. — Конечно. Тем более за процент с добычи. Отработал на Грыже пять-шесть смен — обеспечил себя на весь остаток жизни. Можешь купить домик у моря и ни о чем не заботиться. Отдыхай, купайся, лечи болячки. А разве ты работаешь на Корпорацию не добровольно? Или я, или Стерляжий? Понимаешь, всегда есть выбор. Скажем, ты провинился, тебя списали на Землю. Можешь клепать технику на подземном заводе, работа как работа, даже выгодная, но деньги все равно не те, что здесь. Можешь попроситься в старатели и уйти на отдых, как только наживешь грыжу. — А раньше развязаться с Корпорацией не получится? — спросил я. — До грыжи? — Почему не получится? — удивилась Надя. — Получится. Из-под палки у нас не работают. Не хочешь — иди гуляй. — По какому варианту гуляй — второму или первому?
По четвертому. Ты случайных людей с сотрудниками не путай, ладно? Корпорация стремится заинтересовать, а не устрашить. Это не филантропия, а просто единственно надежный способ привлечь и удержать людей. Если ты глупый или шибко любишь свободу — заявления об уходе не нужно, просто скажи Стерляжему. В психушку не попадешь, но лишнее забудешь. Вот только ФСБ не поверит, что ты все начисто забыл, понимаешь? Были прецеденты.
Так я и предполагал и с мрачным удовольствием отметил, что не ошибся. Был бы пряник, найдется и кнут. А недурно устроилась Корпорация — кнут не в ее руках… Умно.
— А в бега никто не подавался? Надя фыркнула.
— Знаешь, у нас ведь идиотов не держат, Ну разве что кто-нибудь вдруг сам ни с того ни с сего тронется умом…Кажется, был один такой несчастный из наземной обслуги, вроде бы пришлось его уволить по второму варианту… Но это единичный случай, если, конечно, вообще не байка. Ты наших людей меньше слушай — на словах они Корпорацию в гробу видали, а на деле они за нее кому хочешь глотку перервут. Это ведь отдельное государство — молодое, сильное, настырное, со своими законами и со своим патриотизмом. Не республика, правда. Ну и наплевать.
Я больше смотрел на нее, чем слушал. Красива? Не идеал красоты, бесспорно. Чуть широки скулы, узковат подбородок, не пышны волосы, и линия носа оскорбила бы Леонардо. А вот хочется на нее смотреть, и все тут. И говорит-то она ужасные вещи о счастливом рабстве в Корпорации, а я завис посреди модуля, как сонная рыба в аквариуме, и не желаю возражать.
Хорошо-хорошо. Легко-легко. Где моя злость? Я не загнал ее вглубь, не выплеснул на окружающих — она просто растаяла, как атмосферный разряд в земле под громоотводом.
Я только что понял, что приплыл сюда не просто так — я нарочно искал Надю. Кому здесь еще поплакаться, да так, чтобы было незаметно?
Сказать об этом Наде — она пожмет плечами и ответит: «Ты в своей области уникум, а я в своей». Что правда, то правда, но что мне с этой правдой делать? — Я отказался работать по госзаказу, — сознался я. — Теперь жалеешь об этом? — спросила Надя. — Чего ради? Спишут на Землю, ну и пусть. Тем более и там есть выбор. Еще три месяца летать, сшибать спутники — да я свихнусь! А у тебя когда смена
