шпицрутенами, а в остальные дни недели — розгами. Они избежали соблазна стать глупыми хищниками, потому что имели воображение вожаков стаи. Такова игра. Иной нам не дано. Такова победа в игре и плата за победу.
Вот Стерляжий — матерый волчара, хотя и не вожак. Он предан вожакам, но жаль ему, что он не вожак…
И Песков волк, только другой породы. Бабушка его согрешила с шакалом.
На этом месте моих размышлений я заметил, что дискуссия о мирах продолжается. Больше всех шумел Аскольд. Он уже успел «сложить два и два», как он выразился, пришел к «однозначному выводу», все расставил по полочкам и теперь тарахтел:
— …да, боги! Самые настоящие. Они создали наш мир, вернее, они создали ту часть Вселенной, где мы можем существовать! Сколько планет связаны Вратами? Тридцать? Сорок? По максимуму — пятьдесят, вон Свят их считал… Сколько еще слабокислородных и бескислородных планет доступны с помощью Лаза? Ну, десяток, не больше. В разных галактиках, прошу заметить. И это наш предел, это резервация, дальше они человечество не пустят… Да и нечего там делать человечеству. Там, наверное, и физические законы другие, и много чего еще… О проблеме дефицита массы слышали? Астрономы на ушах стоят. Нет на самом деле никакого дефицита, а галактики вращаются не так, как хочется астрономам, потому что везде, во всем мире, иные законы физики, чем у нас в резервации. Мы там просто не выживем… распадемся или аннигилируем, уж не знаю. Там место для высшей формы материи, для богов, а для нас, недоделанных, — вот она, резервация… — Почему это недоделанных? — возмутился я. — Попрошу не обобщать! — Если ты доделанный, тогда отправь нас сей минут на Землю, — огрызнулся Аскольд. — Если доделанный, то ты должен знать все законы мироздания, потому что их установил ты и тебе подобные, Я уж не говорю о том, что ты должен быть бессмертным. И ты должен развиваться в бесконечность. А человечество имеет предел — вот он, мы его уже ощущаем! — Человек может все, — упрямо возразил я, косясь на Аскольда. — Впрочем, смотря какой человек…
Нам позволено все, — поправил Аскольд, не заметив моей шпильки. — В пределах искусственной резервации, где дважды два равно четырем и могут существовать белковые тела. Нам даже позволено путешествовать по всей ее территории. Но не более. — Нам хватит, — сказал я. — Резервация большая. — Сейчас хватит, а потом? Разбежимся и упремся лбом в барьер. В территорию богов. Они размножают цивилизации черенкованием, как комнатные растения. Декоративные комнатные растения, понимаешь? Кактусы-фикусы в искусственных условиях, в горшках. От них никому никакой пользы, кроме удовольствия видеть их, наблюдать за их ростом и цветением, поливать, скармливать им суперфосфат и микроэлементы, огорчаться, когда они гибнут… — Как никакой пользы? — попытался возразить я. — А кислород в комнате?
Аскольд фыркнул.
— Глупости — кислород… Открой форточку. Псевдонаучные опыты в духе юннатов — другое дело. Одно растение подсадить, другое выполоть. Оставить для интереса элемент случайности вроде ветрового переноса семян с грядки на грядку, из горшка в горшок. Не вижу иной цели, разве что пустое баловство… Либо цветник, либо этакий вселенский детский конструктор: набери разнородных деталей, намешай всего понемногу, построй цивилизацию…
— А потом? — спросил я: — Что — потом? — Построй — а потом прихлопни? Налепи в песочнице куличиков и растопчи забавы ради? Развлекающиеся боги с детским интеллектом? — А хоть бы и так, — согласился Аскольд. — Тебе обидно? — А тебе нет?
Аскольд не только вздохнул — еще и улыбнулся. Гад.
— . Каждый должен знать свое место, — изрек он с неподражаемой важностью. — Во многой мудрости много печали. Вся человеческая наука нацелена на понимание нашего места во Вселенной, но никто не обещал нам, что понимание будет приятным, а место — достойным… — Н-но мы-то, мы!.. — пробасил Стерляжий. По его лицу было заметно, что он не верит Аскольду ни на грош и вмешался только потому, что его унизили вместе с остальным человечеством. — Цари природы? Только не для них. Никто не станет беседовать с проросшим на грядке огурцом, что бы он о себе ни мнил. — Дурацкие у них шуточки, — сказал я. — Шуточки в твоем духе, — холодно заметила Надя. — Разница только в масштабах.
Я не нашелся с ответом. — А ты что д-думаешь, В-ваня? — спросил Стерляжий. — Что пора ужинать. — Песков зевнул и почесал живот. Затем начал скрестись в бороде. — Я о деле г-говорю! — И я о деле. Поесть — полезнее, чем рассуждать о вселенских чудесах. Толку-то от этих рассуждений… Что у нас на ужин? — Авокадо, печень бородавочника и крокодилий хвост, закопченный с черемшой. — Опять? — Фирменное блюдо, — сказала Надя. — А ты чего хотел?
Песков вздохнул.
— Хлеба. Можно черствого.
— Научи своих австралопитеков пахать и сеять, собери семена диких злаков, займись селекцией…
— Ну пошутил, пошутил, — сказал Песков. — Надя, ты отлично готовишь, счастлив будет твой муж…
И при этих словах посмотрел на меня, а не на Аскольда.
Что ж… быть счастливым — кто откажется?
Я ел крокодилий хвост и был почти счастлив. Аскольд молча злился, я на него не смотрел. Сегодня я решился. Быть может, Святополк Окаянный и недоделанный, как все, спорить не стану, но на Землю он вас вытащить попытается… и вытащит, если это окажется в его силах. А потом мы сыграем в одну игру.
Ничего никому не сказав, на следующее утро я принялся за дело. Ежедневные нудные дожди прекратились, утреннюю росу на броне съело солнце. Работа шла споро. — Эт-то что за народное т- творчество? П-почему от работы отлыниваешь? — Схему рисую, — объяснил я, не оглядываясь на Стерляжего и продолжая скрипеть куском мела по танковой броне. — У меня она в голове не помещается. Я любую готовую схему могу запомнить, а вот создать в уме новую — нет. Извилин не хватает. Тут бумага нужна или хотя бы танк…
Нужно отдать боссу должное — он понял сразу. — Схему для уп-правления П-привратником? — Ага. По аналогии с Лазом. Попытка не пытка. Санкционируешь? — А сможешь? — Обижаешь, начальник. Глаза страшатся, а руки делают. — М-м… А д-детали в-возьмешь откуда? — Наши рации, пеленгатор и маячок, — объяснил я. — Они нам уже не нужны. И еще прибор ночного видения, тем более что он дохлый. В крайнем случае возьму лампы из танковой радиостанции, они низковольтные. Я прикинул, мусора должно хватить. Там не только детали, там кое-какие готовые модули в дело пойдут. Ты, главное, технику мне выдай. — А п-паять чем б-будешь? — Это уж моя проблема, верно? — А т-ты уверен, что П-привратник уп-правляется т-так же, как Лаз? — Не уверен, — вздохнул я. — А что ты предлагаешь? Не пробовать?. — Т-тебя не п- поймешь, — хмуро сказал Стерляжий. — Т-то ты т-голосуешь за то, чтобы сидеть и ждать у моря п-погоды, то наоб-борот… — Напомни, когда я предлагал сидеть и ждать? — Н-неделю назад. — Это было давно, — холодно возразил я. — Это мезозой. — А т-теперь к-кайнозой, значит? — Лучше. Теперь у меня есть идея. — Б-боюсь я т-твоих идей, — нелюбезно сообщил Стерляжий. — А если П-привратник взорвется? — Значит, взлетим, — отрезал я. — Я не летун, но не прочь рискнуть. Так санкционируешь или нет?
Я все-таки отвлекся и посмотрел на него. Стерляжий выглядел жалко. Укатали Сивку крутые горки. Он еще хорохорился, но удар молнии изрядно подкосил его уверенность в себе, а невозможность побриться и поменять одежду делала его похожим на бомжа. Хотелось оставить ему пустую бутылку из-под пива и поскорее удалиться, задержав дыхание.
Он поймал мой взгляд и прочитал в нем все, что я думаю.
— С-санкционирую!
Глава 6
Если Стерляжий воображал, что больше от него ничего не потребуется, то он в корне ошибался.
