Вот тебе и первый русский на Луне…
— Не стрелять! — гаркнул Стерляжий, с бешеным усилием проталкивая свое туловище в люк.
— Почему? — спросил Аскольд, щупая шею и недоуменно хлопая белыми ресницами. До него не сразу дошло.
— Потому что он сам, — сказал я. — А только зря все это. Пусть живет, гад.
— Почему??!
— Потому что убивать надо морально.
Корпорация всегда… — начал Аскольд поучающим тоном, но я отмахнулся от него. Сам знаю, что и как делает Корпорация с теми, кто обманул ее доверие. Башня «Крусайдера» разворачивалась к Вратам с невиданной скоростью. Дрогнул и качнулся вниз ствол орудия. Текли секунды. Песков бежал, даже не петляя, — наверное, окончательно потерял голову. Надя содрогнулась, да и у меня по спине побежали мурашки. Предателя легко можно было срезать одной очередью, но Стерляжий не собирался пользоваться спаренным с пушкой пулеметом — иначе он уже открыл бы огонь.
Я ничего не мог поделать. Предателей во все времена старались уничтожать, причем отнюдь не. морально, а физически. И всегда возникал соблазн сделать это как можно изощреннее. Даже не для того, чтобы другим было неповадно, — просто чтобы утишить собственную боль, насытить жажду мести, а уж потом взвыть от тоски…
— Промахнется, — кусая губы, сказала Надя.
— Попадет, — возразил я.
Надя зажмурилась и прижалась ко мне. Мне тоже стало, мягко говоря, не по себе. Очень мягко говоря. Одно дело, когда убитый падает вдалеке, как чурка, и совсем другое, когда ты видишь, как снаряд, пробивший его насквозь и не разорвавшийся, одной лишь вихревой волной отрывает ему голову и руки… Но я не мог заставить себя отвернуться.
Любопытство наказуемо — по меньшей мере ночными кошмарами впоследствии.
Резко, как бич, ударила пушка. На сей раз я ошибся, а Надя угадала: Стерляжий промазал. Колыхнув хвойные лапы, снаряд ушел в лес, оттуда донеслось приглушенное «бум-м». Вздрогнула большая, шатром возвышающаяся над лесом ель.
И повисла недолгая тишина, только в танке бешено матерился Стерляжий да в деревне лаяли собаки, не разобравшиеся, что это так бумкнуло'. Скоро и они успокоились. Не встревожились и люди — ну грохнуло и грохнуло, подумаешь. Может, ударил гром. Вон и тучки и небе подходящие.
Мы стояли перед Вратами и смотрели на деревню. Людей не было видно. Спугнутая выстрелом ворона покружилась над провисшими крышами изб, крытыми дранкой и соломой, и снова уселась на огородной пугало. Вечерело. Веяло прохладой. Пахло сырым черноземом, дымом и коровьим навозом. Мыча, возвращались с пастбища Пеструхи и Зорьки, хлопал кнут, и где-то за избами невидимый девичий хор визгливо выводил под гармонику:
Я в своей-то красоте
Оченно уверена:
Если Троцкий не возьмет,
Выйду за Чичерина.
У-у-ух!..
— Прошлый век, двадцатые годы, — прокомментировал я. — Передовая деревня с лампочкой Ильича. Вот пусть Песков в тамошнем сельсовете и расскажет, какой он первый русский на Луне. Тяжелый психиатрический случай.
Все трое, включая и Стерляжего, выбравшегося из танка, стояли, усваивая информацию. Я дал им полюбоваться картинкой и закрыл Врата.
— Ты нарочно это устроил? — спросил Стерляжий, прозревая.
Я кивнул: — Пришлось, спровоцировать. Лучше бы, конечно, к динозаврам его отправить, но Песков тоже не дурак. Я это место-время знаешь сколько искал? Чтобы было похоже хотя бы на первый взгляд. Специально для него. А потом молился, чтобы он не заметил, что крыши изб без шифера и телеантенн. — Змей хитрый, — без приязни, но с уважением сказал Аскольд.
А Надя просто меня расцеловала. — Свят, тебе кто-нибудь говорил, что ты гений? — Я это знаю, — скромно ответил я. — Но если ты скажешь еще раз, большой беды не будет.
Перенастройка не отняла много времени. И во второй раз Врата открылись именно туда, куда я хотел. Это было опять поле, но поле, до самого горизонта заваленное бытовым и промышленным мусором, утрамбованным гусеницами бульдозеров, и только на горизонте торчали бетонные заросли домов, вполне современного вида. Окраина большого города, какого — не знаю. И пригородная свалка.
Не пасторальный ландшафт, конечно. Зато очень близко к искомой временной точке. Судя по подтаявшему снежку на кучах мусора — февраль, может быть, март. Отвинтите мне голову, если не того года, что нам нужен.
На Надежду мы отправились в январе…
— Входите по одному, — сказал я, склонившись над блоком управления. — Только оружие советую оставить здесь. Вышли со свалки бомжи с «абаканами»… Тогда уж лучше въехать в город на танке, жаль, горючего мало. Надя, дай сюда автомат. Иди первая.
За Надей двинулся Аскольд, затем Стерляжий. Кажется, он хотел покинуть планету последним, как капитан покидает тонущий корабль… Хотя почему тонущий? Мы еще вернемся на Надежду.
— Свят, поторопись.
Я посмотрел на них и покачал головой:
— Я остаюсь. — Что?
— Я останусь здесь, — повторил я, — и выйду на Землю в другом месте и немного в другое время.
И заметил, как напрягся Стерляжий. — Что ты этим хочешь сказать1? — Только то, что сказал. Привратник — мой. Только мой. Ни на какую премию от Корпорации я его не променяю. — Ты работаешь на Корпорацию! — рявкнул мой босс. Бывший босс.
— Верно. Но я сподвижник, а не наемный работник и уж тем более не раб. Я ничего не подписывал и не давал никаких обещаний. Ты сам говорил мне, что работать надо на себя, а не на дядю. Ты говорил: кто не умеет работать на свой успех, тот будет работать на успех других. Я с тобой согласен. Ты говорил: то, что выгодно тебе, выгодно и Корпорации. Я выполнил то, на что подряжался, и выполнил успешно. Я больше ничего не должен Корпорации. Будь последователен до конца.
Стерляжий был последователен, только по-своему:
— В твоих интересах отдать Привратник. Ты просто не понимаешь этого.
— Да? — Я рассмеялся — Да! — А что в твоих насущных интересах, Вадим? Успешно завершить миссию, получить от Корпорации конфетку, укрепить свои позиции в совете директоров? — Может быть. А в твоих насущных интересах — выжить, просто выжить. Корпорация — это защита. Броня. Дот. Ты ничем не защищен. Владеть Привратником — это больше, чем владеть ювелирным алмазом весом в центнер. Владельцы таких ценностей долго не живут, ты это понимаешь? — Как не понять… — Тогда отдай то, что, тебе не принадлежит. Отдай не ради Корпорации — ради себя. Я обещаю ни словом не обмолвиться об этом инциденте. — Я тоже, — сказала Надя. — И я, — кивнул Аскольд.
Самое интересное — я им верил. На одну секунду я даже ощутил нечто вроде легкой тени сомнения, словно перед прыжком в незнакомую воду — достаточна ли глубина, нет ли на дне разлапистых коряг, готовых сделать харакири неудачливому ныряльщику? И вообще вода ли подо мной? Может, кислота?
Поздно. Я уже прыгнул.
— Зато ты будешь меня презирать, — сказал я Наде. — Нет, родная, меня это не устраивает, а шаг уже сделан, фарш не провернуть назад. Привратник принадлежит мне. Я его не отдам.
Кажется, сказано было ясно. Но меня продолжали уговаривать, как будто это занятие могло к чему-нибудь привести. — У тебя один разумный выход, Свят, — сказал Стерляжий, утирая со лба пот. — Ты должен его видеть. Пусть ты шалопай, но не дурак же… — Я его вижу. Вижу там, где не видишь ты. Ты слишком долго работал на Корпорацию, Вадим, у тебя глаз замылился. — Вот как? — Именно так. Мы рабы, которым внушили, что они свободны, и укрепили внушение доверием и деньгами. Это так просто —
