опять на ворону. Сама прилетела? То есть была занесена на Плоскость с Земли? Теоретически — возможно. Практически — первый случай.
А жаль, что не курица или индюшка...
— Дрессируешь, что ли?
— Зачем дрессирую? Просто дружу. Да.
— Давно прилетела твоя подружка?
— Слушай, откуда я знаю? Может, месяц, может, два...
— А почему я ее в прошлый раз не видел?
— Слушай, откуда знаю? Она летает. Птица, да?
— А почему ты мне о ней ничего не говорил?
— Забыл. Точно, забыл, да. Совсем старый стал, не помню.
— Ну ладно, — примирительно сказал Фома. — Прибежит в следующий раз страус — ты уж мне скажи, не забудь.
Ворона протяжно каркнула. Похоже, ей очень хотелось в хижину, но смущал посторонний человек. Она еще не знала, как к нему относиться.
— Жрать хочет, — определил Фома. — Давай дадим ей чего-нибудь. Лепешки у тебя есть?
Лепешки нашлись, правда, те еще. Вроде подметок. Фома не без усилий отломил кусочек, продемонстрировал насторожившейся птице:
— Хочешь? Эй, Каркуша! Как тебя? Кагги-Карр! Чудо в перьях!
— Нана, — сказал Автандил с заметным упреком.
— Что?
— Ее зовут Нана.
— Эй, Нана, лови!
Ворона заскакала боком, но не смылась — Фома метнул аккуратно. Медленно и очень недоверчиво ворона подошла к подачке. Клюнула разок и потеряла интерес. Каркнула.
— Она у тебя что, заелась? — спросил Фома.
— Зачем заелась? Не привыкла к тебе, да. Привыкнет.
— Да ведь я скоро пойду, когда ей привыкать?
— Потом привыкнет, — ответил Автандил.
Фома внимательно смотрел на него, не показывая, однако, виду. Впервые Автандил не стал уговаривать гостя остаться погостить подольше. Что-то совсем новенькое в его репертуаре.
А уж не превратить в торжественное действо дегустацию первого в феоде вина, не спеть по такому случаю на два голоса — совсем из ряда вон!
Нет, Автандил говорил-таки какие-то слова, разливая вино по пиалам, и сказал коротенький, совсем не грузинский тост, но все это было не то. Чем дальше, тем сильнее ощущалась натянутость. В таких случаях говорят: «Дорогие гости, а не надоели ли вам хозяева?»
Вино осталось недопитым. Дожевывая резиновую лепешку, Фома встал из-за стола, сделал ручкой на прощанье — пока, мол.
— Спасибо за вино.
Очень недовольная ворона Нана взлетела на крышу хижины и принялась хрипло каркать. Будто ругалась.
Автандил не удерживал гостя, но вызвался проводить и проводил. Аж до границы оазиса. Потом еще торчал на этой границе и смотрел вслед. Фома спиной чувствовал его настороженный взгляд.
«Смотри, смотри... К Джорджу иду, видишь?»
Отсчитав триста шагов, он обернулся. Автандил уже топал по направлению к своему жилищу. Фома резко изменил направление, уходя за ближайший холм. Когда хижина и ее хозяин скрылись из виду, он на карачках достиг гребня, упал и нашарил бинокль в сброшенном с плеч рюкзачке. В самые глаза уперлась сложенная из разнокалиберных камней стена хибары. Глиняная связка местами выкрошилась, и хозяин не озаботился поправить. Как молодой все равно... Да только с молодыми проще: сделал лодырю внушение раз, сделал другой, на третий пригрозил выгнать из оазиса — и глядишь, дошло до родимого. Почему это «кто не работает, тот не ест»? Ешь, пожалуйста. Только вне оазиса. Что найдешь, то твое. А плантацию на дармовщинку не трожь, не то будешь объявлен саранчой со всеми вытекающими... Не понял? Щас объясню...
И объяснял. Много чаще, чем хотелось.
Как правило — с успехом.
Молодые ведь в большинстве не ленивые, а только беспечные и много о себе понимают. Это проходит. Бывает, конечно, клиника...
Фома не любил вспоминать о тех, кого и вправду пришлось в конце концов вытурить, но сейчас вспомнил. Два случая за все время. Оба раза — молодые парни, самовлюбленные наглые идиоты. Один сам ушел, гордо задрав нос, а второго пришлось избить до икоты и гнать из оазиса пинками. Оба сгинули невесть где. Не было возможности даже сплавить дармоедов соседу — на кой ляд соседям человеческий мусор? Им не мусор нужен, а прибавочный продукт.
И это правильно. Чтобы жили хуторяне, феодалу тоже нужно жить, собирая десятину и заботясь о ее увеличении. Но люди все равно недолговечны, чего не скажешь об оазисах. Люди — те же эфемеры, даром что не распадаются в ничто после истечения срока существования, а худо-бедно образуют новый геологический слой. Оазис — вот основа жизни. Со временем он пригодится другим людям. Так будет всегда, пока точки выброса извергают новичков. Лучше уж пустой, неухоженный оазис, чем населенный дармоедами, гораздыми только жрать и портить... Дешевле обходится.
Автандил брел к хижине. Ворона Нана слетела с крыши и уселась ему на плечо. Картина выглядела идиллически.
Фома замер, чтобы не выдать себя движением. Как многие пожилые люди, Автандил был дальнозорким. В кои-то веки пришлось порадоваться вечному отсутствию солнца. Блики на линзах, пусть и просветленных, могли бы выдать наблюдателя с головой.
Перед входом в жилище Автандил остановился. Оглянулся — как показалось Фоме, воровато. Словно нашкодивший мальчишка. Удивился, не обнаружив вдали удаляющейся фигуры, и долго высматривал феодала. Не высмотрел. Было видно, как он нерешительно переминается с ноги на ногу и как наглая ворона щиплет его за ухо. Наконец Автандил вошел в хижину. Надо думать, решил, что феодал скрылся за холмом. Правильно, в общем, решил...
Фома побежал. Граница оазиса проходила в какой-нибудь полусотне шагов впереди, и ловушек на пути не было, а подлянка в виде морозного вихря — не в счет. Сразу же начались поля — сжатые, с колючей неровной стерней. На ближних подступах к хижине феодал сменил аллюр на крадущиеся скользящие шаги. Ощутил сыскной азарт. Он намеревался застукать хуторянина за чем-то недозволенным и, вероятнее всего, постыдным. Ладно, все мы люди... Если ничего страшного — убедиться и незаметно уйти. Да, а при чем тут ворона?.. Была бы коза — все стало бы ясно, и смотреть нечего. Дело житейское.
Фома осторожно перевел дух. Шум дыхания мог выдать. Равно и звук шагов. Хорошо, что кроссовки старые, разношенные, мягкие. Скоро им конец, но пусть пока послужат.
Внутри хижины что-то происходило. Грузно шевелился хозяин, кряхтел, двигал какие-то предметы. Каркнула ворона — настойчиво, требовательно. Пробубнил что-то Автандил. Потом он негромко простонал и забормотал громче. Похоже, ругался по-грузински. Затем вдруг заговорил очень ласково, но тоже непонятно. Опять застонал и даже зашипел. Громко затрещала разрываемая бумага — упаковка бинта, не иначе. Никакая другая бумага так не трещит.
Не дыша, Фома прокрался к двери. Единственный из всех, Автандил оборудовал свою хижину не занавеской в дверном проеме, а настоящей дверью — связанным из жердей щитом на кожаных петлях. Дверь была прикрыта.
Нет ничего легче, чем обнаружить соглядатая, если ты во тьме, а он на свету. К тому же шпиону требуется время, чтобы глаза привыкли в темноте. Прилипая глазом к щели, Фома надеялся лишь на то, что Автандил слишком занят, чтобы поминутно бросать опасливые взгляды на дверь.
Он не ошибся. Автандил в самом деле был занят.
