– Ерунда. – Максютов махнул рукой. – Вернешься оттуда – обмоем. И мне будет лестно выпить с национальным героем, – пошутил он. – А пока просто поздравляю, майор.
– И я вас поздравляю, товарищ генерал-лейтенант.
– Разглядел звездочки? – довольно хмыкнул Максютов. – Что, под халатом разглядел? Молоток. Видишь ли, половина Нацбеза сейчас сидит на теме «Монстр», так что сам понимаешь, несолидно. – Он усмехнулся. – Генерал-майоришка… пфуй!
Он вздохнул, и я его понял. Максютов достиг своего потолка, теперь любое движение для него – только вниз. Найдется очень много желающих поспособствовать этому. Не дадут ему стать Первым Шефом… ох, не дадут.
Прищурившись на меня одним глазом, он сменил тему:
– А ты, Алеша, я гляжу, похудел… Пожалуй, почернел даже. Кто это тебе физиономию так отделал?
– Центрифуга.
– Ну-ну. Терпи, казак. А как местное начальство? Не забижает?
– Подозреваю, что как раз сейчас оно подписывает Документ о моей профнепригодности, – признался я.
– Почему?
– Таких не берут в космонавты.
Максютов грохнул по столу кулаком. Под скулами заходили желваки.
– Прекратить словоблудие! Причина?
– Здоровье. И рылом не вышел.
– Жопы! – охарактеризовал местных чинов Максютов. – И ты жопа. Да-да, майор, я тебе, ты не оглядывайся. Почему сразу мне не доложил?
Я не стал объяснять, что на это у меня просто не было свободной минуты, да к тому же за все время нахождения здесь я не видел ни одного телефонного аппарата, а мобильник у меня отобрали, сказавши, что здесь не положено.
– Хотел дождаться документа, Анатолий Порфирьевич.
– Подотрутся они у меня этим документом, – мрачно пообещал Максютов. – Вернее, ты им подотрешься, а они сожрут. Суки! Если они тут забыли, на чьи деньги собираются жить, так я им сейчас напомню. До смерти не забудут и внукам расскажут. Они у меня узнают, что такое перегибы на местах! – Он медленно свирепел, багровея, и действительно напоминал носорога перед атакой, всего лишь демонстративной, но пугающей. – А ты чего запаниковал, а? Будь ты хоть без рук, без ног, в параличе да вдобавок болен чахоткой в последней стадии, но к Монстру ты у меня полетишь, понял? Билет оплачен. А если раздумал, так поздно.
– Я не раздумал, Анатолий Порфирьевич, – сказал я.
– Ну и молодец. Ладно, заболтался я с тобой. Сиди тут, а я пошел в народ. На уши ставить. Я им, засранцам, покажу, каким местом рак свистит!
– А каким? – заинтересовался я. Он доступно объяснил и удалился. Результатом его хождения стало то, что в тот же день руководитель подготовки лично сообщил мне о моем зачислении в отряд космонавтов и распорядился отдать в мое распоряжение один из семейных коттеджей, расположенных возле аллеи с елочками.
Тоже облупившийся, но теплый.
Стратегический бомбер, переделанный в летающую лабораторию-тренажер, ревя двигателями, карабкался в стратосферу. Делал горку – мигание лампочки – приготовиться! – и тридцать секунд молчания турбин, тридцать восхитительных секунд парения в тишине и невесомости, отработки навыков движения от простейшего перемещения вправо-влево и вверх-вниз до гораздо более сложных манипуляций с фальшивыми панелями управления космическим комплексом – еще «Миром», между прочим, но не в этом дело. Принцип един, законы мироздания никто еще не менял. Кроме Монстра, но вроде бы он в мои тренировки не вмешивался.
Пока что я проходил обязательный общий курс, специальные же занятия должны были начаться не раньше, чем будут готовы макеты-тренажеры, имитирующие «Зевс», а я освою азы.
Я их и осваивал. Глупые шутки кончились: на центрифуге меня теперь крутили нечасто и то всего лишь при четырех-пятикратной перегрузке, перпетуум-мобиле я больше не видел, мой хромой вестибулярный аппарат подлечили щадящими тренировками и медикаментозно. Через месяц я уверился в том, что и без скополамина не заблюю «Зевс» на первом же часу невесомости, а дальше – как повезет. Если медицина не врет, Должен привыкнуть.
Были и групповые занятия: обязательный спорт, тренажеры для «Альфы», матчасть. По сути, на «Зевсе» располагалось не так уж много принципиально новой техники – соображения надежности и отпущенного времени заставляли конструкторов использовать максимум старых, проверенных, хорошо зарекомендовавших себя систем, по возможности резервированных. Тут я ничего не имел против. Неотработанное – это для собаки Лайки.
Запутанные чертежи и схемы матчасти, гигабайты технических описаний, инструкций по пользованию, ремонту и так далее вбивались через чип, осевшая в мозгу мертвая информация оживлялась бесконечными зачетами и сутками каторжной работы на тренажерах. В команде и в одиночку. При отказе тех или иных систем. При повышенной (это очень мягко сказано!) вибрации. При задымлении. При уровне шума, близком к болевому порогу. В сурдокамере. Бесконечное разнообразие штатных и нештатных ситуаций.
Из меня всерьез делали космонавта. Причем такого, который смог бы без чьей-либо помощи управлять «Зевсом» на всех этапах его полета. По-моему, несмотря ни на какие мои качества, это было чистым шаманством и гаданием на воде – считать, что Монстр если и не тронет кого-то, то обязательно меня.
Возражать я не стал. Уж лучше что-то уметь, чем три года полета пребывать в должности подыхающего со скуки пассажира и всякий раз получать по рукам при попытке дотронуться до любой из панелей управления.
Однажды вместо стыковочного узла я блистательно припарковался к вспомогательной параболической антенне. Ну, перепутал, бывает, они действительно немного похожи, а ржать-то зачем?
Другой веселый – на этот раз уже лично для меня – эпизод случился в самом начале моей карьеры кандидата в космонавты. Компьютер, подсунутый мне во время какого-то сбоя в графике подготовки, чтобы я зря не скучал, вещал через саунд-бластер всякую полезную всячину в популярном изложении и отзывался на голос. В общем, нормальная развивающая игрушка для любознательных детей школьного возраста или забавная развлекушка для сановных посетителей. Задавай устно направление да развешивай уши.
– Влияние перегрузки после долгой невесомости, – задал я близкую мне тему.
– Стилистика учебника? – немедленно вопросил компьютер.
– А какая еще у тебя есть? – поинтересовался я.
– Аввакум, Аверченко, Акутагава, Андерсен, Андреев, Арканов, Бабель, Байрон, Бальзак, Бальмонт, Батюшков, Белый, Борхес, Брехт, Брэдбери, Булгаков, Бунин, Буркин, Буссенар, Важа Пшавела…
– Стоп! – прервал я. Становилось интересно. – Барков.
– Названный стилист в перечне не значится. Повторяю перечень…
Ну точно, детская игрушка.
– Стоп. Пикуль.
– Перегрузка для атрофированных мышц – штука ажно страшная. Распластает хуже препарированной лягухи, и будешь валяться, как распоследняя задрыга в борделе портовом, да кислороды атмосферные губами ловить. Ни тебе в трактир сигануть, ни выпить основательно, ни закусить чем-нибудь солененьким…
– Стоп. Э-э… Хайнлайн.
– …В конце концов, масса ограничений накладывается самой конструкцией человека. Человек, например, не может повернуть локтевой сустав в обратную сторону, а если все же каким-то образом сумеет
