это сделать, испытает массу неприятных ощущений. Точно так же лунарь распрекрасно живет в Луна-сити, зато на Терре с ее шестикратной тяжестью…
«Повернуть локтевой сустав»! Стилист безмозглый, микросхемный!'
– Гомер, – потребовал я, продолжая хулиганить.
– Знайте же: от перегрузок предельных отвыкнув телесно, Гибнет бесславно герой, и душа отлетает к Аиду.
Сам шлемоблещущий Гектор, Арею подобный отвагой, Тяжесть огрузшего тела не мог бы носить, как доспех меднозвонкий…
Пришел инженер и выключил компьютер, а меня несильно отшлепал по щекам, дабы избавить от приступа истерического хохота. Гомерического, я полагаю.
Тем и кончились мои развлечения. А тренировки на тренажерах до зеленых чертиков в глазах – остались. Меня по-прежнему испытывали на износ, но уже с умом, подразумевая в итоге положительный результат. Я знал, что выдержу.
Старики учили, новички учились. Ни с кем из тех, кого натаскивали вместе со мной, я не свел особой дружбы – я был птицей из чужого курятника. Слухи, очевидно, просочились повсеместно, да никто в Звездном и не делал сугубой тайны из того, кто я такой и к чему меня готовят. Они-то смотрели на меня с любопытством и наивной надеждой! Вдруг после «Зевса» что-то изменится к лучшему, отвернутся некие клапаны в гулких чужих головах и я окажусь тем понтоном, что вытащит со дна тухлого болота российскую космонавтику? А я смотрел на них… и удивлялся. Они-то в самом деле были добровольцами! Наверное, это болезнь такая. Они страстно рвались туда, куда я, если честно признаться самому себе, вовсе не стремился! И платили-то этим ребятам за все их мучения так себе…
Ну да, я обыкновенный человек. Никогда в этом не сомневался. Земли творенье. Кому-то надо и ужом побыть, иначе от соколов в небе над Звездным станет тесно. Притом как бы ни было иногда неуютно на нашем шарике, вне его, убежден, гораздо хуже.
И вообще, мое дело – хватать за жабры промышленных шпионов. А ожидаемый наивными людьми небывалый взлет российской космонавтики после «Зевса» – это сюр еще похлеще, чем виденный мною однажды железнодорожный вагон с табличкой «Крыжополь – Париж».
Саша Скорняков действительно стал появляться в Звездном, официально числился моим дублером, но, убежденный, что его-то уж минует чаша сия, не столько тренировался, сколько мотался туда-сюда, служа передаточным звеном между мною и Максютовым, а иногда Топорищевым. Первый в основном понукал, второй присылал мне на изучение наукообразные компиляции, составленные на основе изучения последних выходок Монстра. Снабжать детальной информацией по каждому новому факту меня перестали, но листать газеты и просматривать телепрограммы никто не возбранял. В свободное от тренировок, приема пищи и сна время. Минут двадцать в сутки.
Дважды Максютов звонил мне сам, в основном чтобы поинтересоваться моим самочувствием и настроением. Потом начинал кипеть и изрыгать хулу. Большую часть того, что произносилось им по адресу «этих придурков из НАСА» слушать было невозможно – уши вяли. 'Рокосмосу и нашим тоже доставалось.
Перебираясь в Звездный, я забыл отдать Маше ключ от почтового ящика, что, в конце концов, не так уж страшно. Газет и журналов мы не выписываем, писем Маша не получала никогда, а я перестал получать их после смерти мамы. Если за несколько дней до старта отпустят на побывку, вытряхну из ящика пару килограммов рекламной шушеры, и всего делов.
Я не звонил Маше. Не просил Сашу занести по адресу записку. Ежемесячно высылал деньги телеграфными переводами с доставкой на дом – и все. Новый год отметил в Звездном в компании холостяков. По правде говоря, я почти не думал о жене, и если было время вспоминать, вспоминал дочь.
Время не шло – летело.
Из Индии пришло сообщение о катастрофе; на атомной электростанции в Биджапуре. По всей видимости, энергоблок рассекло надвое уже известным нам манером. Двое суток активная зона оставалась открытой: герои-ликвидаторы не могли подобраться к очагу, всех смело «эффектом отталкивания», включая местных жителей, что, конечно, явилось для них благом. Индийский Чернобыль потряс мир. В перенаселенной стране такого рода аварии чреваты миллионами жертв. К счастью, обширное радиоактивное облако довольно быстро снесло в сторону Индийского океана…
Страх! Вот то чувство, которое, если верить газетам и телевидению, все сильнее укоренялось в массовом сознании. Это было хуже всего. Не всякая психика выдержит спокойное принятие простого, как кирпич над головой, факта: отныне существует нечто, способное походя сотворить с кем угодно (с тобой, любимым, в том числе) что угодно в любой удобный ему момент. В октябре в Бирмингеме случилась трагедия местного масштаба: один обыватель, свихнувшийся на почве перманентного страха, выбежал на людную улицу с кухонным ножом и успел прикончить шестерых, прежде чем, узрев полицейских, перерезал себе горло. Теперь подобное происходило почти ежедневно, в том числе и у нас. родители не выпускали на улицу детей, резко подскочили цифры продажи облегченных, удобных в носке бронежилетов, газового оружия и миниатюрного дамского электрошокера «Отстань».
Множились мрачные пророчества. Заявила о себе секта, полагающая Монстра нашим же человеческим порождением, – мол, сон коллективного разума рождает чудовищ. В буквальном смысле. Интересно, чей разум эти недоумки имели в виду? Неужто свой?
Монстр оставался на прежней орбите. Было похоже, что он потерял интерес к другим телам Солнечной системы, во всяком случае, в движение спутников Юпитера больше не вмешивался и никаких различимых в телескопы катаклизмов на поверхности иных планет не производил. Если и менял свою форму, то незначительно, в пределах инструментальной погрешности, заведомо не вытягиваясь в длинную колбасу и не сплющиваясь в блин.
Еврокосмос определился-таки с участием в экспедиции своего астронавта. Алексис Мустейкис, докторская степень в области космической медицины, опыт двух полетов. Подробную компиляцию по нему я просмотрел бегло – все равно в должное время экипаж соберут вместе и продержат бок о бок энное время ради знакомства и притирки друг к другу. И на Земле, и на «Альфе». Краткосрочная экспедиция на международную станцию планировалась на апрель.
Весь январь и половину февраля меня продержали на специально разработанном для «Зевса» полетном рационе – изучали индивидуальную реакцию моего организма на триста граммов высококалорийных витаминизированных сублиматов (со специальными добавками для подавления объемного голода и полового влечения) в сутки и неограниченное количество воды. Я подозревал, что по возвращении мне придется серьезно лечить требуху… Вместо ненадежной замкнутой системы пищевого воспроизводства (этакая экспериментальная – век бы ей такой остаться! – мини-ферма со скороспелым картофелем и кроликами), вдобавок чересчур громоздкой для «Зевса», один из модулей должен был нести восемнадцать тонн продовольствия, расфасованного для четырехразового питания по тюбикам и пакетикам с именными наклейками. Чтобы, значит, никто никого не объел втихаря. Учет и контроль, блин! А главное, якобы одним поводом для разборок меньше.
Как будто в трехлетнем полете не найдется других поводов! Впрочем, хорошо хоть, что мне не придется потрошить кролей в невесомости…
Комедия абсурда, да? Мне так уже не казалось.
Прошло с полдесятка скороспелых процессов над крупными теневиками с атрофированным инстинктом самосохранения, не пожелавшими внять деликатной просьбе о спонсировании программы. Остальные, очевидно, вняли. Максютов не бросал слов на ветер.
С завода имени Хруничева поступили макеты российских модулей. В Тюратаме и Свободном строились стартовые столы для шести «Энергий»…
Бежали дни.
Летели.
Мчались.
Гораздо быстрее, чем мне хотелось. Ускользающее время засасывало, как водоворот, не позволяя вынырнуть и сделать вдох. Кто сказал, что до конца июля еще много времени?
Да вот же он, рядом. Рукой подать.
