ловушка.
Впрочем, хватит метафор. Для того, кто сталкивается с реальностью, все проще и грубее. Вооруженный легким оружием боец бессилен против боевой платформы или даже катера. История войн – еще тех, земных, старых – пестрит рассказами о том, как вооруженный черт-те чем боец благодаря хладнокровию, помноженному на невероятное везение, умудрялся сбивать воздушного противника. Говорят, такие чудеса случаются еще и теперь.
У нас не случилось. Выжили только те, кто успел спрятаться – в канаву, в колодец, в дренажную трубу. Уже на рассвете, вчерне выполнив задачу, машины землян вернулись на базы для дозаправки.
Только тогда в ход пошли наши основные силы. Не раньше. До той минуты они держались рассредоточенно, не приближаясь к важным объектам вплотную и не вызывая у пилотов противника особого желания немедленно уничтожать эти второстепенные, по их мнению, группировки мятежников.
Мало кому из землян удалось вновь поднять свои машины в воздух. Фактор внезапности был использован нами на все сто. Даже если землян инструктировали насчет появления у нас сверхскоростных бойцов, это не помогло им. Одно дело – знать, так сказать, теоретически, и совсем другое – оказаться в поле зрения темпированного противника. В первое мгновение просто шалеешь, не веря глазам, а второго мгновения, скорее всего, уже не будет.
В одном отряде умудрились темпировать и использовать против землян нескольких толстопятов. Представьте сами, что может натворить шеститонная зверюга, мчащаяся со скоростью автомобиля и притом управляемая толковым наездником. Представили? Не верю. Даже я не представлял себе этого зрелища, пока не увидел в Новом Пекине темпированного толстопята, идущего шагом. Подумал о реакции землян, увидевших эту зверюгу бегущей на них во весь мах, – и не позавидовал им.
Кроме того, в нескольких партизанских отрядах подготовили темпированных собак, и пользы они принесли ничуть не меньше, чем толстопяты. Ни один из этих славных псов не был убит – стремительные серые тени набрасывались молниями и рвали противника безнаказанно.
Еще шла пальба на авиабазах, когда первые отряды партизан ворвались в город. За элитными темпированными отрядами вроде группы Рамона Данте спешили подтянуться сбереженные резервы. Наступление велось в целом концентрически, если не считать прорыва темпированной группы к Вратам. Но даже после диверсии на Земле и уничтожения Врат земные десантники продолжали упорно обороняться, иногда останавливая даже темпированных бойцов, цепляясь за каждый дом, уходя из окружений по канализационным коллекторам и всякого рода подземным норам. Не стану врать, обвиняя землян в трусости, – даже когда у них иссякла надежда на поддержку с воздуха, они и тогда дрались отчаянно.
А что им, собственно, оставалось делать после того, что они натворили у нас? Трусливый десантник – это оксюморон, но и трус делается храбрецом, если только таким способом может надеяться выжить.
Поддержку с воздуха они все же получили: от кораблей-маток отделилось несколько катеров и платформ – все, что осталось. В воздушных схватках над столицей мы понесли колоссальные потери, но потрепали и неприятеля, а главное – отогнали его. Как раз в этот момент поступил приказ: брать пленных.
И земляне начали сдаваться. Сперва поодиночке, потом целыми подразделениями. Это случилось не сразу и не везде, но все же случилось. Преданные, как им казалось, своим командованием, утратившие возможность отступления через Врата, уцелевшие десантники складывали оружие и выходили с поднятыми руками. Их конвоировали по городу, спасая от самосуда, а они боязливо жались друг к другу, совсем не похожие на вчерашних хозяев Тверди. Или, может, будет лучше сказать – насильников Тверди?..
Когда я посадил катер – как обычно, на территории «Залесски Инжиниринг», – боевые действия в столице в основном уже кончились. Еще сопротивлялись разрозненные группы не то очень храбрых, не то очень упрямых десантников, ни в какую не желавших сдаваться, там и сям слышалась пальба, но город был наш.
Опять. Во второй и, как все надеялись, в последний раз.
Какое-то время я бестолково метался. Никто не знал, где Штаб, и меньше всего – Пит Боярский, оказавшийся, к моему удивлению, на территории компании. У меня сложилось впечатление, что он не выходил за ворота все эти месяцы. Как обычно, он был суетлив, бестолков, опасался всего на свете и ровно ничего не знал. Вдобавок сильно перепугался меня, темпированного. Тьфу! Наверное, на меня нашло временное помрачение рассудка – я не сразу сообразил поискать Штаб в здании бывшей Администрации. А когда сообразил, то сразу нашел. При входе уже стояли часовые из темпированных. Начальник караула не знал меня в лицо и потому осмотрел предельно внимательно, чуть ли не обнюхал, велел сдать оружие и только после всех этих процедур согласился доложить.
Весь Штаб был темпирован. И неспроста: руководить уничтожением разрозненных групп противника, причем делать это уже в масштабе всей планеты, пресекать самосуды и мародерство, налаживать связь, наводить порядок, восстанавливать ту структуру управления, что мы имели перед вторжением из метрополии, да еще вести при этом переговоры с командующим землян – тут и темпированный Штаб при всем желании не сделает работу идеально. Но работа шла. Не хватало Савелия Игнатюка, о чем я нисколько не пожалел. Зато генерал Фынь был здесь – сидел болванчиком и ни во что не встревал. Он уже сделал свое дело и, по-видимому, смотрел на свое присутствие здесь как на скучную, но необходимую по протоколу обязанность. Боб махнул мне рукой, приглашая присоединиться к совещанию, и почему-то отвернулся.
Мне хотелось услышать новости, разузнать о Дженни, что-нибудь съесть, выпить глоток-другой крепкого и поспать часика три независимого времени – именно в такой последовательности. Еще шла война, и Штаб был Штабом. Потом, если все пойдет гладко, он вновь преобразуется в Комитет или Совет, наверное, опять временный, начнутся игры в политику, а я опять вернусь к своим чертежам. Скорее бы! Не люблю играть в чужие игры на чужом поле.
– Жива она, жива! – верещал Боб, косясь на мой занесенный кулак. – В госпитале она! Не дури, Ларс! Ты мне голову проломишь, а себе пальцы поломаешь. Ну чего ради? Ну успокойся же! Честное слово, я сделал все, что мог!..
Я не верил ему. Мы топтались в коридоре и сопели, как два школьника, затеявшие выяснение отношений на перемене. Некий темпированный тип, по виду – из охраны, сунулся было к нам, и я рявкнул, чтобы он убирался. Он так и сделал, а я схватил Боба за горло и принялся душить. Физически мы были примерно равны по силе, но мне помогало бешенство. К тому же Боб не намеревался меня убивать, он просто защищался.
Да, картинка… Соратники, без пяти минут победители уже душат друг друга. Для пауков в банке и то рановато.
Боб дергался. Когда он закатил глаза и вывалил язык, я наконец одумался и отпустил его. Даже помешал съехать по стене на пол. Боб сделал судорожный вдох, замахал на меня руками и принялся хрипеть и давиться.
– Рассказывай! – потребовал я, когда его лицо из багрового стало просто красным.
Он сплюнул на пол и знаками дал понять, что еще не может говорить.
– Рассказывай! – потребовал я, выждав, сколько хватило терпения.
– Я не виноват, – с натугой проскрипел Боб. – Это случилось два дня назад, еще в лагере…
– Подробности после! – Боб был выше меня ростом, но сейчас я нависал над ним. – Я хочу знать одно: кто?
– Женщины…
– Давай подробности!
– Понимаешь, была у нас проведена одна мелкая операция, не очень удачная, словом, потери были немаленькие… Мужья, сыновья, ну и все такое… – Боб держался за шею, вертел головой. – Ну, плач в лагере, вой… А тут твоя Дженни как раз нос из палатки высунула… хотя говорил я ей… Кто-то из женщин крикнул, что она чужая, она из метрополии… ну и бросились на нее бабы. Ополоумели от горя, ну и сам понимаешь…
– А ты что же?
– А что я? Я как раз темпирование проходил. Как услышал, как понял, в чем дело, – палатку разрезал и на выручку… Да где там… Знаешь, каковы женщины в исступлении? Я до того случая не знал…
– А бойцы?
