А знание было. Умнейший из русских – Лопухин – определенно заподозрил что-то, недаром он так невежливо и так пытливо смотрел в глаза перед расставанием. Будто спрашивал: «Имеешь, что сказать? Так говори!» Конечно, Иманиши ничего не сказал и не подал виду, что понимает, о чем молчит русский граф.
И русский понял: Иманиши вынужден молчать. Плохо. Было бы куда лучше, если бы он ни о чем не догадался.
Впрочем, у русского все равно не было времени распутать историю о третьем заговоре. А как он удивился бы, узнав, что два выстрела по дирижаблю сделал не кто иной, как спасенный им от верной смерти Кусима Ясуо!
Его взяли через пять минут после учиненной им пальбы. Он не отпирался. В архиве токийской полиции на него нашлось дело трехгодичной давности. Иманиши вспомнил: тогда им интересовалась и тайная полиция. Слишком уж невероятным казалось дело.
Толстые карпы ходили в пруду, шевелили ряску, высовывали головы в надежде на подачку. Тишина, спокойствие… А как хорошо сменить проклятую душную форму европейского образца на приличную японцу одежду, а отвратительные сапоги, от которых мокнут и чешутся пальцы ног, – на простые гэта! Жаль, что это блаженство можно позволить себе не каждый день. Но если интересы службы требуют терпеть – надо терпеть. Начальство уверено: ношение пыточной европейской одежды побуждает подчиненных думать по- европейски. Иногда это действительно приносило плоды. Иногда, по мнению Иманиши, – наоборот. В тесной одежде и мысли тесны.
Обязательно надо будет найти время прийти сюда еще. Лучше всего в месяце хадзуки, когда несносная жара спадет, а листья кленов покроет благородный багрянец. Не в этом ли прекрасном месяце три года назад в управление токийской полиции был доставлен безумец Кусима?
Он удивил даже видавших виды полицейских. Глупец искал встречи ни много ни мало с самим министром Тайго. Разумеется, попытка окончилась в полиции, где одетый в рванье безумец понес такое, что дежурный посчитал долгом доложить выше.
Кусимой занялись всерьез. Допросов с него было снято не меньше, чем со всех токийских преступников за месяц хадзуки, да и за нагацуки, пожалуй, тоже.
Для начала: так и не удалось выяснить, кто он и откуда. Ни в каких списках населения, тщательно составлявшихся при прежней власти, он не числился. Впору было поверить его клятвам о том, что он, сам того не желая, прибыл из совсем другого мира.
Фантазиям безумца мог бы позавидовать любой сочинитель европейских романов. В его вымышленном мире тоже существовала Япония, в чем еще не было ничего удивительного. Удивительно было то, что та Япония была совсем другая!
Огромные города-муравейники сплошь из стекла и бетона. Дома ростом до облаков. По улицам на бешеной скорости носятся автомобили – повозки вроде паровых, но гораздо совершеннее. Самые большие дома заняты бесчисленными конторами, по преимуществу торговыми. Есть фабрики и огромные заводы, на которых трудятся десятки тысяч человек. Днем улицы почти пустынны, зато вечером по ним трудно пройти – их заполняют бесчисленные толпы людей, возвращающихся домой с работы. Шумно. В безветрие трудно дышать. Зато Япония – передовая страна, во многом обогнавшая Европу и мало-помалу подгребающая под себя промышленно-финансовые империи Запада…
Да, но какой ценой?!
Армия – слаба и малочисленна. Почти полностью утрачен самурайский дух. Молодежь развращена. Японцы превратились в старательных, послушных рабочих муравьев с дряблыми мышцами, очками на носу и пристрастием к низкопробным развлечениям.
В таком-то мире и жил Кусима, если верить его словам. Любопытно было то, что ему не очень-то нравилась та, вымышленная им Япония. Был он в ней предпринимателем средней руки, владел небольшой, но преуспевающей рыболовной компанией. Для собственного удовольствия имел маленький парусник с английским названием «яхта» и путешествовал на нем в одиночку даже через океан. Нет, не через тот, что называется здесь Великой Атлантикой. Через Тихий океан, Пасифик. Нет, ничего особенно трудного. В случае беды придут на помощь. Рация – раз. Система спутниковой навигации – два. Что еще нужно для путешествия, кроме любви к морю и денег?
В сотне миль от какого-то неведомого Сиэтла на яхту пал черный туман. Кусима не раз пытался его описать, но кроме непроглядной черноты ничего не мог припомнить. Вдобавок его внезапно затошнило так, что он, по его собственным словам, едва не выплюнул прямую кишку. Когда туман рассеялся, Кусима с удивлением обнаружил, что система спутниковой навигации перестала действовать и на радиопризывы о помощи никто не отзывается. Он пошел в Сиэтл, однако не обнаружил ни порта, ни города, ни материка, хотя прошел по счислению не сто миль, а все триста. Тогда, несмотря на скудные запасы провизии, воды и топлива, он в полном отчаянии повернул на курс, упирающийся точно в Японские острова. Уж они-то наверняка остались на месте!
Невозможно передать, что он пережил один посреди океана, мучимый не столько голодом и жаждой (запасы приходилось экономить), сколько тревогой за судьбу мира. В шторм яхта разбилась о рифы близ крохотного островка с неизвестным Кусиме названием. Просто чудо, что он выбрался на берег живым, а не превратился в хорошо очищенный крабами скелет на морском дне. На этом островке Кусима просидел семь дней, жуя водоросли и глотая дождевую воду из углублений в скалах. На девятый день его заметили и подобрали рыбаки из Тоёхаси.
Поскольку он толковал о странных вещах, они решили, что он безумен, но так как он не был буйным, его все же отвезли на берег. Оказавшись на японской земле, он не придумал ничего лучшего, как отправиться пешком в Токио с целью непременно увидеться с министром Тайго. На вопросы, все ли у него в порядке с головой, Кусима отвечал: да, он отдает себе отчет в том, что его обязательно примут за сумасшедшего, и он знает, как трудно добраться до министра, однако чрезвычайная важность имеющихся у него сведений должна, по его мнению, искупить все.
Его не сильно пытали. Он говорил сам – охотно, много и не совсем бессвязно. Он рассказывал о совсем другой Японии в другом мире.
И в том мире уже состоялось то, о чем в этом только мечтали.
И многое сверх того, о чем думать – уже преступление.
Присоединение Формозы. Тесный союз с Британией. Успешная – кто бы мог подумать? – война с русским колоссом. Великая победа при Цусиме. Победы на суше. Захват Кореи. Захват Циндао. Вторжение в Китай и ссора с англичанами. Ссора с могущественной заокеанской страной, не существующей в этом мире, но существующей в том… Новая война. Славные победы, новые завоевания, сменившиеся жестокими поражениями и отступлением. Доблесть японского солдата, побежденная армадами кораблей плавающих и кораблей летающих. Японские города, обращенные в пепел. И капитуляция! – капитуляция, подписанная самим микадо, объявившим по требованию победителей о небожественности своего происхождения!..
Кусиму избили, он ползал по цементному полу в крови и рвоте, но стоял на своем. Смешно: жалкий рыбак вообразил себя спасителем Японии!
Союз с Англией, говорил он. Тесный военный союз с Англией и война против России. Чем скорее она начнется, тем лучше. Россия будет побеждена и волей-неволей смирится с сильным восточным соседом. Затем союз с Россией и Германией против Англии, Франции и Голландии. Отъем их колоний. Полное подчинение Китая, Индокитая и, возможно, даже Австралии. При отсутствии могущественной заокеанской страны это может получиться! Империя микадо расширится до физически возможных пределов!
Несомненно, то был вымышленный мир безумца, что и подтвердил вызванный в конце концов молодой врач-психиатр, обучавшийся в Европе у самого доктора Грейда. «Тяжелый случай шизофрении с полным замещением истинной памяти памятью ложной» – гласил его диагноз. Но и врач изумлялся связности бреда пациента, признав, что ничего подобного ранее не наблюдал, и просил разрешения на дальнейшую работу с больным и опубликование результатов наблюдения и лечения, какового разрешения, конечно, не получил. Больше всего поражало то, что у Кусимы на все находился мгновенный ответ и отнюдь не самый простой! Поражало и умение выдумывать небывалые слова, крепко их помнить и давать им подробные, хотя и бредовые, толкования.
В конце концов Кусиму выслали туда, откуда он появился – в Тоёхаси под негласный надзор. Там он сошелся с местными рыбаками, вступил в артель простым матросом и более двух лет исправно ходил в море
