недолго осталось.
Кто кажется невозмутимым, так это Лопухин. Стоит на своем обычном месте у фальшборта, дымит папироской. Отутюженный сюртук, шелковый цилиндр, белые перчатки. Тросточка. Британский денди. Еропка тоже при параде, даже бороду расчесал и глядит орлом. Багаж собран. Написаны и зашифрованы две депеши: одна – короткая – государю, другая – с полным отчетом – генералу Сутгофу в Большой дом на Литейном. Осталось лишь отправить обе с телеграфа и ждать дальнейших распоряжений.
Цесаревич в порядке, пьет мало. Брюзжит, правда, но он всегда брюзжит. Хочет поскорее вновь увидеться со своей Фудзико-сан. Накануне отплытия из Японии принцесса лично посетила «Победослав» в Иокогаме и обедала в кают-компании, а Михаил Константинович свирепо вращал глазом: кому, мол, тут не нравится моя избранница? Принцесса понравилась офицерам милой непосредственностью и забавными построениями русских фраз. Отведав флотского борща, она сделала ему комплимент: «Приятная кисрота вызывает аппетит, и срадость овощей проникает в моем жерудке». Чуть ранее она присутствовала при похоронах Зорича и осеняла себя крестным знамением уже на православный манер, повторяя: «Миру – прах».
Словом, нравилась она цесаревичу чрезвычайно. Еще в Японии Корф ходил к Лопухину советоваться: как ему вести себя? Цесаревич официально сделал японке предложение, каковое было принято благосклонно с согласия микадо. И что теперь? Дело пахнет большим скандалом, а дать задний ход уже, пожалуй, поздно. Главное: как это отразится на карьере самого Корфа?
Никак. А может быть, даже положительно. Барон просто потерял голову. В конце концов, мирный договор между Россией и Японией прелиминирован, а за цесаревича посланник отвечает в третью очередь. Да и что цесаревич с его неожиданным фортелем? Все только к лучшему.
И смешил последний эпизод на японской земле. Когда причальная команда уже убирала сходни, на пирсе вдруг появилась низенькая, как карлица, гнутая в три погибели старая японка в выцветшем кимоно. Старая леди оказалась очень настойчивой. Консул Посконников, провожавший корвет, перевел ее речи. Пятьдесят лет назад Маико-сан из деревни Инасса, что близ Нагасаки, была временной женой будущего императора Александра Георгиевича во время его службы во флоте. Теперь же, узнав из японской газеты о том, что ко двору микадо прибыл внук ее русского мужа, она решила непременно увидеться с ним. Она только что прибыла пароходом и благодарит Будду Амида за то, что успела…
Михаила Константиновича уговорили спуститься на пирс. Старушка долго вглядывалась в него подслеповатыми глазами, затем поклонилась, сказала что-то по-японски и засеменила прочь. Ее слова Посконников осмелился перевести лишь шепотом на ухо Лопухину: она не думала, что могучий дуб может породить во втором поколении гнилой тростник.
Но что плохо для Маико-сан, то хорошо для Фудзико-сан. Простолюдинке был нужен красивый, сильный и щедрый муж, принцессе – великое княжение. И пусть будет так.
Корвет взбурлил винтом воду, давая задний ход. На пристань полетели причальные концы. Враницкий отдал команду, запищала боцманская дудка, и толпа матросов, гардемаринов и морпехов мигом обернулась строем. С берега грянул бравурный марш.
Острый глаз Лопухина мигом различил великого князя Дмитрия Константиновича. Вокруг него – золотое шитье парадных мундиров, ордена, ленты, аксельбанты, ризы духовенства…
Чуть в стороне – платья дам. Много платьев и кружевных зонтиков от солнца. Цветник.
Весь свет здесь. Отцы города. Купечество. Военные. Блестящая свита нового наместника. Тьма гостей, съехавшихся на торжества по поводу завершения строительства Транссиба…
И вдруг взгляд Лопухина застыл, как примороженный. Эта дама… Неужели?!
Невероятно. Не может быть.
Газеты – во всяком случае, те из них, что были доступны в Японии, – не писали об этом…
Она?..
Она!!!
С пристани подавали сходни. Гремел марш.
– Не помешал? – раздался возле уха голос Розена. – Может быть, сейчас не время, но…
– Да? – Лопухин с трудом заставил себя обернуться.
– Я к вашим услугам. Помните наш разговор возле Монплезира в Петергофе?
Черный полковник выглядел спокойным и серьезным. Шрам, пересекавший его лицо, не багровел и не бледнел. В таком состоянии люди принимают хорошо обдуманные решения. Можно было лишь досадовать на то, что Розен избрал очень уж неподходящий момент.
– Разумеется, помню. – Лопухин слегка поклонился. – Милая была беседа.
– Я к вашим услугам, – повторил Розен.
– Гм… вы уверены, что вам хочется стреляться?
– Это не имеет значения, милостивый государь. – Голос полковника был холоден и оттого неприятен. – Вы меня вызвали. Я принял ваш вызов с отсрочкой до Владивостока. Мы во Владивостоке. Отступать нельзя.
Черт бы его побрал! Как не вовремя! И как глупо! Но Розен прав: отступать нельзя. Смешная штука честь! После всех опасностей, которые довелось вместе пережить, после успешной совместной работы, заставившей обоих недругов зауважать друг друга, – изволь выйти к барьеру! Можно обратить все в шутку, да так оно, наверное, и случится, но только после обмена выстрелами. Вызов не был шуточным.
– Вы понимаете, что наша дуэль может быть только исключительной? – Лопухин старался говорить ровно, без просящейся наружу иронии. – Ведь вы нанесли оскорбление второй степени не мне лично, а корпорации. Все бы ничего, если бы эта корпорация не была Третьим отделением. Это первое. Кроме того, я вас вызвал, скрыв от корпорации вызов и оскорбление, чем уже нарушил дуэльный кодекс. Как вам наверняка известно, в случае оскорбления корпорации она может выставить участника дуэли по своему усмотрению. Это второе. Помимо того…
– Мне тоже доводилось читать дуэльный кодекс, – оборвал Розен. – Разумеется, наша дуэль будет исключительной, и плевать на последствия. Вы, я, по одному секунданту с каждой стороны – больше не надо – и врач. Револьверы. Согласен удовлетвориться вашими. Что скажете насчет вида дуэли? Как насчет приближения по параллельным линиям? Это будет занятно.
– По параллельным так по параллельным, – пожал плечами Лопухин. – Сегодня же я пришлю вам своего секунданта. Любой из моих револьверов можете взять хоть сейчас. Вы ведь, вероятно, пожелаете его пристрелять?
– Вероятно, пожелаю.
Трубы на берегу заревели громче. Под шквал рукоплесканий на российскую землю перебирался по сходням великий князь цесаревич Михаил Константинович. Пока еще цесаревич.
Нумер первого класса в гостинице «Золотой Рог» был расположен удачно: с окнами на гору Орлиное гнездо. Вид на морскую ширь до предела стиснули каменные дома – ну и очень хорошо. После больших доз океана сухопутный человек нуждается в лицезрении тверди земной, как в целебном декокте из валерианы для восстановления душевного спокойствия. Твердь желательна всхолмленная. Япония в этом смысле была хороша, но только не для русского человека.
А здесь – дом родной. Отдыхай, блаженствуй, гляди в окно, лови свою глуповатую улыбку в отражении. Кто помешает?
Мысли. Такие же всхолмленные, как владивостокский рельеф. И самая главная мысль: «Дальше-то что?»
Великая княжна здесь. Официально считается: прибыла вместе с великим князем Дмитрием Константиновичем на торжества по случаю открытия движения по Транссибирской магистрали. Но ходят сплетни, подчас самые фантастические. Их разносят по городу обыватели, их охотно передает гостиничная прислуга, особенно говорливая при виде полтинника. С великой княжной-де не все чисто. В дороге чуть не стала жертвой покушения бомбистов, едва, говорят, выжила. Оно и неудивительно: своенравная у государя старшая дочь, с замашками авантюристки…
Зайдя в жандармское управление, сдав с рук на руки бывшего машинного квартирмейстера Забалуева, покорного и безразличного ко всему на свете, поговорив о том, о сем с видом особы, облеченной доверием государя, но снисходительной к молодым ретивым офицерам, Лопухин узнал немногим больше. В местной жандармерии был порядок, лишнего не болтали. И все же из мелких штришков сложилась картина.
