Тогда поручик, злобясь и крича, сам пополз к зимнику и поджег его, требуя, чтоб смельчаки, в нем укрывшиеся, шли в плен.
Гашек сделал долгую паузу, и многотысячная масса красноармейцев на поляне замерла от волнения.
Писатель резко поднял руку, устанавливая тишину.
— Не бойтесь, что герои изменят! Рабочие Борщев и Рудин выбрали ужасную смерть в огне, и сквозь разбитое окно неслись слова «Да здравствует Ленин!».
Слушатели на поляне продолжали волноваться, и слышались гневные крики, что мы иногда жалеем врагов, но хватит церемониться с ними!
Гашек ответил, что мы не церемонимся, и в доказательство своих слов сказал, что сейчас прочтет заметку из «Красного стрелка»: пусть никто не думает, будто революция не умеет себя защитить. Прошли те времена, добавил Гашек, когда верили буржуям и отпускали их под честное слово.
Тут же достал из планшета номер «Красного стрелка» и громко прочитал сообщение из Киева, помеченное десятым июля. Газета сообщала: в ответ на зверства, учиненные Деникиным в Харькове, Чрезвычайный Революционный Трибунал постановил расстрелять девять заложников харьковской буржуазии. «Кровь рабочих нам дороже девяти белых лентяев», — заключал военный корреспондент.
— Расскажи еще нам о героизме наших русских товарищей!
— Добре. Вы помните, Колчак хотел остановить нас на реках Белой и Уфе, на перевалах через Урал, а теперь желает пустить нам кровь на узких перешейках между озерами.
Тут, неподалеку есть станица Кундравинская, и от нее Колчак построил свой укрепленный район вплоть до станицы Чебаркульской и деревни Верхние Караси включительно.
И он надеялся, Колчак, что здесь много прольется красной крови, и так оно бы, наверно, случилось, когда б не помощь нашего рабочего класса. Вот вам один лишь пример.
Два дня назад, шестнадцатого июля, граждане Миасского завода Степан Петрович Байлин и Николай Дмитриевич Торбеев возвращались домой с полевых работ (вы, конечно, знаете: здесь, на Урале, у пролетариев есть небольшие кусочки земли для картошки, капусты и прочего овоща).
Шли они, шли, но возле небольших высот, восточней завода, увидели три ряда колючей проволоки, окопы и батареи, которых тут раньше не было.
Белые отказались пропустить граждан Миасса через свои позиции, а велели идти кружным путем через деревню Сарафаново.
Что прикажете делать? И понукаемые колчаковцами, честные граждане товарищи Байлин и Торбеев отправились в вышеназванный населенный пункт. Но шагая возле позиций противника, они высмотрели у него всё, что можно, и, придя в Миасс, тотчас поспешили в штаб красной части. И посулили военным товарищам провести их без всякого труда в ближний тыл неприятеля.
226-й Петроградский полк, состоящий в основном из пролетариев питерского завода «Вулкан», сразу поверил миасским рабочим. Немедля командир полка Косич собрал отряд добровольцев, сорок четыре души, и товарищи Байлин и Торбеев повели красный десант за спину врага.
Семнадцатого июля, только-только забрезжил рассвет, красноармейцы молча, штыки наперевес, ударили в тыл и правый фланг белых позиций.
Удар оказался столь внезапный для неприятеля, что он весь сдался или погиб.
Итак, почти без всяких крайних усилий, красные захватили здесь девять орудий, два пулемета, весь обоз и двести пленных. Но самое главное — полк прорвал укрепполосу Колчака, как старую прогнившую сеть, и белые стали поспешно мчаться к Челябинску.
Я прошу вас крикнуть «Ура!» в честь славных товарищей Байлина и Торбеева[75], — заключил Гашек.
Громовой возглас, в котором можно было различить и «Наздар!», и «Ваньсуй!», и даже «Вундэрбар!»[76], пронесся над тайгой.
Видя, что писатель собирается уходить, к нему приблизился кто-то из русских краскомов, попросил:
— Продолжай, дорогой товарищ! Мы хотим тебя слушать.
Политотделец не стал упираться и кивнул головой.
Краском повернулся к массе интернационалистов.
— Секретарь иностранной партии коммунистов и комиссар армейской типографии товарищ Гашек будет говорить!
Но прежде, чем писатель продолжил свою речь, кто-то крикнул из глубины поляны:
— Прочти нам «Доктрину» Генриха Гейне, ли?бэр фройнд![77] Она у тебя хорошо получается.
Гашек кивнул.
— Би?ттэ, гэно?ссэ![78]
И стал читать стихи великого немца на его языке. Затем повторил их на русском в своем переводе:
Пока над поляной неслись крики одобрения, Ярослав Романович достал из планшета несколько номеров «Красного стрелка».
И в уральской тайге, в звенящей тишине вечера, звучали и переливались красками пламенные слова:
Тень моих товарищей зовет меня в бой.
Мы были вместе в одной камере. Мы ловили вместе жадно каждый слух о победе наших далеких красных товарищей.
Пришли белые — увели.
Их не стало.
А я жив. Их тень зовет меня… Мои товарищи, которые еще томятся в белых тюрьмах, зовут меня.
Месть и свобода — зовут меня.
Я иду.
Я иду в битву с светлой верой.
Если убьют меня — моя тень будет звать новых борцов, как меня зовут тени моих товарищей».
Переждав новую волну возгласов «Мы придем!», Гашек вновь подставил газету под полосу света от передвижки и прочитал с подъемом:
Важенин вместе со всеми кричал «Ура!», а потом торопливо записал рассказ писателя в тетрадку,
