В совершенном замешательстве он протянул ей пропуск, заготовленный в штабе, и направился вслед за княжной к дверям.
Урусова показала бумажку с печатью часовому, и они двинулись по коридору.
Молодые люди подошли уже к отделению, когда поручик попросил спутницу остановиться.
— Павел Прокопьевич вернулся, — сообщил он шепотом, — видел справку и медальон. Я молю бога, чтобы вас зачислили в отделение. Хотя у нас совсем не веселая служба, княжна. Я обязан это сказать.
— Веселая служба, Вельчинский, в цирке. И то — на первый взгляд.
Поручик вопросительно взглянул на женщину.
— Я многое повидала и знаю, куда иду.
Офицер, не найдя, что ответить, открыл дверь, обитую шинельным сукном, пропустил женщину и вошел сам.
Верочка бросила на вошедших отчужденный взгляд, сказала Вельчинскому, что он свободен, а посетительницу провела не в кабинет Гримилова, как полагала Юлия Борисовна, а снова к Крепсу.
— Заходите, — бесцветным голосом вымолвил штабс-капитан, продолжая сидеть. — Павел Прокопьевич просил извиниться: немного задержится. Приказано занять вас чем-нибудь.
Придвинул к себе папку, полистал, предложил внезапно:
— Садитесь в уголок, поскучайте. У меня — масса дел.
Он куда-то позвонил, велел привести к нему арестованного Черемянина, и пока того доставляли в отделение, снова занялся папкой, готовясь к допросу.
Подследственный был по виду пожилой рабочий, однако Юлия Борисовна не стала бы утверждать, что верно определила его возраст: лицо темнело кровоподтеками и ссадинами, а разбитые губы припухли.
— Ну-с, голубчик? — спросил Крепс. — Вспомнили имена сообщников или станете упираться?
Он усмехнулся:
— Все лисы в конце концов встречаются у скорняка, не так ли?
Поглядел на истерзанного арестанта взглядом безразличия и злобы, стал закипать:
— Итак? Имена?
— Я не знаю имен, — угрюмо отозвался Черемянин, — зря меня мордуете, капитан. Мало прока.
— Гм-м… Но позволь знать мне — прок или не прок.
Постучал ребром ладони о стол, сказал глухо:
— Ты — мой враг, и я поступаю с тобой, как с врагом. Попади я в ваши руки…
— Мы не стали бы пачкать своих рук, господин штабс-капитан.
— Вон что! Как прикажешь понимать?
— Как хотите.
Желваки на физиономии Крепса закаменели. Однако он, вероятно, помнил, что рядом княжна Урусова. Пытаясь сдержать себя, ухмыльнулся.
— Не надувайся — лопнешь.
Черемянин в упор глядел на контрразведчика, и Крепсу казалось: он хохочет разбитым ртом.
Внезапно штабс-капитан побелел, на лбу у него задергалась синяя жила, и он закричал, раздражаясь и взвинчивая себя:
— Говори, хамово отродье!
— Я уже сообщил все, что знал. Это была касса взаимопомощи стрелочников. Не более того.
— Это был тайный сброд большевиков. Под крышей кассы работало пятьсот красных.
— Вот видите, вы знаете больше меня. Какой же смысл в допросах?
Крепс молчал, и глаза его налились кровью.
Юлии Борисовне почему-то казалось, что офицер специально и заранее придумал всю эту сцену, дабы княжна сразу увидела грязь их работы и тотчас простилась с мыслью здесь служить. Впрочем, возможно, Урусова ошибалась, и Крепс действительно занимался своими будничными делами, не обращая внимания на пришлую девчонку.
— Что можешь сказать о Семене Зачепе и Иосифе Яросе? — наконец нарушил паузу Крепс.
— Я уже говорил: это члены кассы взаимопомощи стрелочников.
Штабс-капитан облизал сухие губы, погрыз кончики своих воинственных усов.
— Я отдаю должное твоей выдержке и мужеству, Черемянин. Но оцени и мою настойчивость: я выбью истину. Любым путем. Запомни это.
— Бить умеете. Отдаю должное.
Крепс снова побледнел.
— Тогда можешь еще раз убедиться в этом.
Он крикнул в сторону приемной:
— Поручик! Уведите красного и вразумите его!
Вошедший в кабинет Вельчинский умоляюще посмотрел на Крепса. Этот взгляд без труда можно было прочесть. Он звучал приблизительно так: «Зачем же при княжне… что же ты со мной делаешь, скотина!..»
— Поторопитесь, поручик! — отчетливо услышав его немую речь, прикрикнул штабс-капитан. — И запомните, это не тот случай, когда стрелочники, согласно поговорке, ни при чем.
Он подождал, когда Черемянин и побагровевший Вельчинский ушли, откинулся на спинку стула и с вызовом сообщил княжне:
— Это наша работа, мадам.
— Я так и представляла себе. Однако кулак…
— Гм… да… конечно… благодарю вас. В следующий раз я буду толковать с красными в галстуке и белой сорочке. Я стану задавать вопросы, то-ва-ри-щи будут молчать, и мы разойдемся большими друзьями. Затем они поймают меня, вас и прочую «белую сволочь», натянут наши шкуры на барабаны и примутся стучать революцьённый марш. Не правда ли, занятно?
— Как поступят красные — еще неведомо. А как поступаете вы — я вижу.
Крепс усмехнулся.
— Я в полном замешательстве, княжна.
— То есть?
— Зачем вы пришли к нам? Читать нотации?
— Отнюдь.
— Зачем же?
— Мой долг — нанести врагу как можно больший урон.
— Тогда позвольте полюбопытствовать: кто ваш враг?
— Болтуны и демагоги — раньше всего.
— Вы забываетесь, Юлия Борисовна. И я не тот человек, какого можно третировать.
— Помилуйте, Иван Иванович, — забеспокоилась Урусова, — я совсем не имела в виду вас.
— Кого же?
— Демагогов и болтунов. Надеюсь, вы не относите себя к их числу?
Крепс не успел ответить на вопрос.
Дверь открылась, и два солдата втащили арестованного в кабинет. Ноги Черемянина волочились по ковру, и княжне казалось: по красному ворсу тянется черно-красная полоса крови.
Вельчинский вошел через минуту, укрылся в дальний от Урусовой угол и переминался с ноги на ногу.
— Вспомнил? — спросил Крепс Черемянина. — Иль беспамятлив, что кукушка? Так я подскажу.
Подследственный молчал.
Штабс-капитан достал из стола папку, раскрыл ее, сказал вяло:
— Вот протоколы допросов. Все преступники признали свою вину. Ты видишь, мы все знаем. И оттого, что назовешь имена, ничего не изменится.
Арестованный безмолвствовал, уронив голову на грудь. Внезапно он спросил, не меняя позы:
— Кто признался? Фамилии?
— Тимофей Кузнецов, Михаил Шабалин, Андрей Марченков. — Кивнул солдатам. — Посадите на стул.
