Адвокатесса выходит из-за стола, склоняется над Басей и доверительно шепчет:
— Мой муж поступил точно так же. Даже телевизор забрал, который я, обратите внимание, получила в качестве премии на десятилетие моей работы в коллегии! Именно поэтому я советую: будьте начеку! Ничего! Мы его сделаем!
Ксендз Енджей прижал к уху телефон, даже вилку отложил, и все говорит, говорит…
На лице у Марты недовольное выражение. Стынет же все!
— Да уж постарайтесь. У вас нет другого выхода! Это вопрос жизни и смерти! Я же писал! Так сколько? Хорошо. Нет, не переводом. Я сам приду и распишусь в получении наличных. Да вознаградит вас Господь.
Ксендз откладывает мобильник, и пани Марта моментально убирает аппарат на подоконник, где уже лежит ее телефон. На лице ксендза Енджея появляется виноватая улыбка, уж он-то точно знает: сейчас ничего нет важнее телятины. Ведь Марта готовит телятину лучше всех на свете, со вчерашнего дня она вымачивала ее в особом маринаде, с чесночком… Ничего не поделаешь, существуют вопросы высшего порядка (правда, с обедом в этом плане все равно ничего не сравнится…), нет, нет, он все прекрасно понимает и больше трепать языком не будет.
И ксендз Енджей склоняется над тарелкой.
Только стоит телефону опять зазвонить, как Енджей бросается к подоконнику, опережая домоправительницу, хватает телефон и поворачивается к Марте спиной, дабы этот василиск в фартуке (ксендз привез для нее из Италии) не убил его своим взглядом.
— Алло?
Он слушает с возрастающим удивлением, потом осторожно кладет телефон на место.
— Мы получили семь тысяч на счет.
— Не мы получили, а я перевела. — Марта смотрит прямо в глаза святому отцу.
— Вы, Марта?
Енджей знает, что это за сумма для домоправительницы. А она спокойна: вытирает руки, неторопливо разглаживает измятое полотенце, вешает его на гвоздик…
— И откуда это у вас такие деньжищи?
— И телефон — мой. — Марта прячет трубку в огромный карман римского фартука и медлит с ответом.
Куда торопиться-то?
Правда, ксендз Енджей ждет, а еда стынет.
— Я играю… немного… на бирже…
— О… азарт — это великий грех… великий…
— Мне очень стыдно. — Марта исподлобья глядит на своего работодателя. В голосе — ни капли раскаяния. — Я и не знала, что биржа как-то связана с азартом, а кроме того, я сразу решила, что буду десять процентов передавать вам на эти ваши пересадки…
«Пусть теперь поломает себе голову!» — с нежностью думает она.
И ксендз Енджей потирает затылок, делая вид, что все это его не касается. Притворяться он не умеет.
— Значит, говорите, биржа? Доброе дело, доброе… Пятнадцать процентов, говорите?
Буба сидит рядом с Зенеком.
Надо отдышаться, она не рассчитала свои силы, а ведь Юлия ждет. Зенек наклоняется поближе к Бубе. Белая Дама на площади перестает обращать внимание на публику, пристально смотрит на них, машет рукой, как бы говоря: «Нет, не делай этого». Но Буба ничего не замечает. Ей нехорошо.
Зенек протягивает Бубе бутылку минералки. Мир так прекрасен, в нем так тепло и спокойно, а сейчас будет еще лучше, у него с собой есть.
Буба жестом отказывается.
Зенек смотрит по сторонам — все спокойно, — достает шприц.
Буба хватает его за рукав:
— Погоди. Ломает? — Ну.
Буба смотрит на шприц:
— Твой?
— Дали. Почти что новый.
— Выброси.
— Он от Генека. Чистый.
— Чистых не бывает. Выкинь.
Буба с усилием лезет в карман (придется отдать Зенеку, ничего не поделаешь, она купит себе новый, деньги есть) и протягивает Зенеку шприц и иглу. Зенек смотрит на нее с благодарностью, она ведь не обязана, теперь самой придется покупать… Ведь шприц постоянно должен быть при ней, постоянно…
А может, ее на добрые дела потянуло? Кто знает…
— Хочешь? — Зенек необычайно щедр, вообще-то
— Вставилась, — отвечает Буба и приказывает своему ослабшему телу подняться.
— Нет, Буба, не хочу. И ни с каким парнем знакомиться не желаю. Какой бы он ни был. Не хочу, и все.
— Да что с тобой? Все будет нормально. Ромек — отличный мужик. Ты уже несколько недель как вернулась, и у тебя что, нет времени встретиться с нами?
— Я уже встречалась… Пила кофе с Кшисеком… И с Себастьяном… он вчера забегал прикрепить карниз. Кофе хочешь?
— Да.
Юлия на уговоры не поддается. И Роман тоже. Ну что ей стоит пригласить Романа покрасить стены, а Роману — предложить Юлии позировать? У Бубы еще была идея попросить Юлию перевести статью (ту, что о выставке Романа) на английский. Но тот не видел в этом смысла, а Юлия отделалась обещанием перевести, когда будет время.
Вот тебе и помощь ближнему. Такая возможность упущена. Люди никогда не замечают, что кому-то нужна помощь. Никогда.
Юлия встает, и они вдвоем идут на кухню. Юлия ставит чайник, но не включает. Буба глядит на нее как на больную. Юлия достает чашку, бросает в нее пакетик чая, заливает холодной водой и подает Бубе.
Буба разглядывает плавающий по воде пакетик.
— Это что, кофе? Юлия хохочет.
Ведь правда же весело. Вот растяпа-то, никогда такой не была.
А Буба не смеется. Почему?
Юлия выливает содержимое в раковину, пакетик затыкает слив.
— Что ты делаешь?
— Ничего. Кофе.
Насыпает кофе в чашку, а вид у самой отсутствующий.
Буба подозрительно смотрит на чашку. Лучше уж она сама нальет себе кипятку.
Буба переводит взгляд на Юлию:
— Ты с кем-нибудь познакомилась?
— Да. — Юлия спохватывается: — То есть нет.
— Я тебя очень прошу, приходи, пожалуйста, в субботу к Розе! Мы все будем!
— А у тебя есть кто-нибудь постоянный? — внезапно спрашивает Юлия.
— Нет, у меня… понимаешь…
— Конечно, времени у тебя предостаточно, ты можешь ждать и ждать. Только смотри, облысеешь, ведь это неправда, что краски не губят волос! В особенности если ты осветляешь, из темных
