Медсестра Ван Ньес сама не понимала, как обрадовала Сару, ведь никогда не знаешь, чего ждать от Джулии. Она впадала в реальность и выпадала из нее в мгновение ока. Иногда казалось, мать целиком погружалась в прошлое, верила, что вернулась домой, в штат Айова, на маленькую ферму родителей. А иногда — снова к мужу, в домик-развалюху в Лос-Анджелесе, и тогда Джулия становилась угрюмой, нервной, глаза тревожно бегали.
Но большей частью мать Сары сидела с отсутствующим видом, без движения, ее мысли где-то блуждали, она часами вглядывалась в отдаленный мир, где ничто не могло ее тревожить и никто не мог ее достать.
Сара втянула носом воздух, быстро шагая по коридору. Эта лечебница всякий раз производила впечатление — элегантная старинная мебель, стены в светло-розовой и светло-голубой гамме, красивые восточные ковры на мраморных и деревянных полах, на стенах картины, написанные маслом. Окна задрапированы шелком и кружевами, обеденные столы покрыты крахмальными льняными скатертями. Повсюду вазы с цветами. Все сделано для того, чтобы придать заведению облик богатого частного дома, но запах выдавал истинную суть — неистребимые «ароматы» дезинфекции и спирта, характерные для больниц или лечебниц, лезли в нос.
Остановившись перед комнатой матери, Сара молча помолилась, потом вошла.
Джулия сидела у окна с открытой книгой на коленях.
— Привет, мама.
— Сара! О дорогая, какой сюрприз! — Глаза Джулии засветились, а натруженные руки потянулись к Саре. Она взяла их в свои и опустилась на колени перед креслом.
— Ну как ты сегодня? — Взволнованным изучающим взглядом она всматривалась в лицо матери.
Джулия улыбнулась:
— Прекрасно, дорогая моя. Правда, хорошо.
Ее взгляд подтвердил эти слова. В моменты просветления мать осознавала свою болезнь, и сердце Сары сжималось. Ей казалось, было бы милосерднее, если бы мать не подозревала, что ее разум слабеет.
Прочитав печаль в глазах дочери, Джулия улыбнулась как можно увереннее и сжала ее руки.
— Ну а ты что здесь делаешь? Я не ожидала тебя увидеть. Ко мне приходил Брайен и сказал, что ты уехала по какому-то таинственному делу.
— Да. Я уезжала. В общем-то… об этом я и хотела с тобой поговорить.
— Да?
Сара взглянула на руки матери. Она гладила их, узловатые, усеянные коричневыми возрастными пятнами, отмечая про себя потрясающую разницу между грубой кожей Джулии и изнеженной кожей Эвелин Кэтчем.
— Мама, ты знаешь… — Сара сжала губы не в силах прямо задать вопрос. — Ты можешь… снова рассказать о вечере, когда я родилась?
Джулия засмеялась:
— Боже мой, детка, тебе никогда не надоест слушать про это?
Она высвободила одну руку и отвела шелковую прядь с лица Сары. Ее собственное лицо потеплело от обожающей улыбки.
— Ты родилась в день Святого Валентина. И обычно я называла тебя моей маленькой Валентиной. Помнишь?
Сара кивнула. А отец называл ее совсем другими именами, вспомнила она.
— Ты была самым красивым ребенком. Ну просто ангелочком. Когда мне дали подержать тебя, я думала, мое сердце разорвется от любви. Ты с самого первого часа была хорошей девочкой и лучше всех вела себя. Все медсестры так и говорили, я гордилась тобой. И сейчас горжусь.
Эту историю Сара слышала сто раз, но только сейчас обратила внимание: мать не упоминала ни о каких деталях или смешных эпизодах, связанных с тем, как она ехала в больницу, или с самими родами, — ничего такого, о чем обычно рассказывают женщины.
— А это очень больно?
— Больно?
— Ну когда ты меня рожала. И где ты была, когда начались схватки? Сколько все длилось? Ты никогда не рассказывала.
Джулия отвернулась и посмотрела в окно.
— Я… Я не помню. Это было так давно.
Ужасная печаль охватила Сару, когда она посмотрела на профиль матери. «О мама, большинство женщин помнят всю жизнь и до последней детали, как рожали своих детей».
— Мама… А имя Эвелин Кэтчем тебе ни о чем не говорит?
Почувствовав облегчение от перемены темы разговора, Джулия снова повернулась к Саре.
— Эвелин Кэтчем? Хм… Кэтчем… Кэтчем… — И отрицательно покачала головой. — Нет, не думаю. А что?
— Может, ты помнишь имя Эвелин Делакорт?
Глаза, которые взглянули на Сару, заставили ее сердце сжаться от боли. Последняя хрупкая надежда разбилась.
— Я… Я не знаю. Не помню.
Рука Джулии задрожала. Она отняла ее у Сары и принялась разглаживать платье. Глаза забегали, Джулия не смотрела на дочь, стараясь не встретиться с ней взглядом, потом уставилась на тапочки, купленные дочерью на прошлой неделе.
— Мама, посмотри на меня. Посмотри на меня. — Сара взяла лицо матери в ладони и повернула к себе, у Джулии не было другого выхода, и она глянула Саре в глаза. — Сегодня в Хьюстоне я встречалась с женщиной по имени Эвелин Кэтчем. Эвелин Делакорт-Кэтчем.
Джулия мучительно застонала, пытаясь вырваться из рук Сары. Глаза наполнились слезами, губы жалобно задрожали. Сару стиснула такая сильная боль, будто ее ударили кулаком под дых.
— Она моя настоящая мать, да? Это правда, мама? — Она спрашивала, а Джулия смотрела на нее через пелену слез, застилавших глаза.
— Зачем ты поехала, зачем ты говорила с ней? Ты никогда не должна была увидеть ее, никогда!
— О мама! — Сара до боли прикусила нижнюю губу. Значит, это правда. Значит, все правда.
— Я так хотела ребенка. Так хотела. А Эдгар хотел сына. И он винил меня во всем, говорил, что я виновата. Всегда и во всем. — Боль от воспоминаний застыла в глазах Джулии.
— Значит, ты меня удочерила, — тихо проговорила Сара, когда та замолчала.
Джулия кивнула.
— Эдгар прочитал о парах, усыновивших детей, у которых не было собственных. Он надеялся, что и мы сможем. Он согласился… Он пошел на это.
— Понятно, — пробормотала Сара, снова закрывая глаза, словно избавляясь от мук. Теперь многое прояснилось. Стало ясно до боли.
Сара отвела глаза от лица Джулии, а та уставилась в окно. Тоскливое отчаяние сдавило грудь Сары.
— Но почему вы не рассказали мне?
Сара ждала ответа, но мать неотрывно смотрела в окно, беспокойные пальцы без остановки дергали платье.
— Мам, ты меня слышишь? Ну ради Бога, почему вы мне не рассказали?
Джулия повернулась к Саре и заморгала.
— Я не могла. Это был секрет. Уилли взял с меня обещание молчать.
— Уилли? Дядя Уильям?
Грудь Сары сдавило, она задыхалась. Брат матери умер двадцать лет назад.
— Охо-хо… Он сказал, что папа выпорет нас обоих, если узнает, что мы его не послушались и ходили купаться в ручей. Он же нам запретил.
— Мама, нет, не сейчас! Вернись, послушай меня…
— Щ-ш-ш… Ты разбудишь Эмбер.
