— Откуда вы знаете?
— Перевязывал твоего крестника…
Янка опускает глаза, скрывая в них тревогу и опасение.
— Да ты не бойся... Опасайся лучше вон того...— показывает фельдшер на идущего по улице старосту.
Мальчик внимательно провожает его взглядом, стараясь запомнить сутулую вороватую фигуру.
— Не попадайся ему на глаза,— предупреждает фельдшер.
— Я хочу Лену видеть.
— Она уже выздоравливает... Сегодня я еще один схожу, а завтра вечером — вдвоем.
...Лена сидит на постели за пологом. Связывает из цветных тряпочек бантик, надевает его на шею котенку. Старуха возится у печки с чугунком. Лена слышит стук в дверь.
— Бабушка, доктор!
Старуха идет в сени открывать дверь... и пятится назад, перепуганная неожиданным появлением старосты:
— Ты прости, старая, что незваным гостем заявился.
— Милости просим...— Старуха подсовывает ему табуретку.
Староста осматривается, садится:
— Ну как твое здоровье, старая?
— Какое там здоровье, день прошел,— жива, и хорошо.
— Ничем не хвораешь?
— Пока бог миловал.
— А то пришлю фершала.
— Да на кой он мне. Сроду у него не была.
— А чегой-то он зачастил к тебе? Да еще по ночам?
— Нечего ему у меня делать... Перепутал ты спьяну.
— Вроде бы нет. Своими глазами видел. Вчера от тебя уходил... Позавчера...
— С чего ему ходить до меня. Да еще по ночам...
— Сам удивляюсь. Здорова, говоришь. Живешь одна-одинешенька, вроде бы и делать ему у тебя нечего, но вот поди ж ты! Может, прячешь кого у себя?
— Кого это я буду прятать?
Осторожный стук в дверь. Староста подхватывается, опережает старуху и выскакивает в сени. Возвращаясь, пропускает мимо себя фельдшера и Янку.
— Вот те и раз! Оказывается, и позже меня гости ходят! Садись, фершал… Я хотя и не хозяин, а все же хочется приветить.
— Спасибо...— Фельдшер садится и делает вид, что его ничто не удивляет и не тревожит.
— Принес вам, Прасковья Ивановна, лекарство, что обещал намедни...
— Никак лечишь старуху?— спрашивает староста.— Да, приходится помогать.
— А она только что говорила, мол, не нужна ей твоя помощь... Говорит, никакого фершала и знать не знаю и ведать не ведаю.
С Лениной постели соскакивает котенок и выходит из-под полога на середину хаты, убранный бантиками.
— Тю-тю-тю!..— разводит руками староста.— Кто ж у тебя, старуха, занимается таким ремеслом?
— Сама, паночек, вот те крест!.. Я под старость уже как дите малое...
— Ой ли?..— староста поднимает палкой полог.
Прижавшись к стене, сидит Лена ни жива ни мертва…
— Вот оно что!— удивляется староста.— Мы с ног сбились, красавица, искамши тебя... А ты вон куда забралась?! Ну, вот и хорошо, что встретились наконец…
Лена сидит в той же позе, с недоумением глядя на старосту.
— Ну что ж, собирайся, дочка, пойдем со мной...— как можно ласковее обращается староста к Лене.
— Она никуда не пойдет...— слышится за спиной старосты голос фельдшера.— И ты никуда не пойдешь отсюда...
— Почему?— удивляется староста, повернув голову.
— Не шевелись!— грозно предупреждает старосту фельдшер, приставив к его спине стетоскоп...—Малейшее движение, и я стреляю!.. А теперь слушай меня; бросай палку...
Староста выпускает из руки палку.
— Руки вверх...
Староста исполняет и это приказание.
— Ложись лицом вниз...
Староста ложится навзничь.
— Дай, Прасковья Ивановна, веревку…— просит фельдшер.
Старуха выходит в сени и несет старые вожжи.
— Янка, вяжи руки и ноги!
Янка с горячей готовностью заворачивает старосте руки за спину и вяжет.
...Староста сидит в погребе под полом, связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту. Сюда к нему доносится неясный разговор в хате. Кое-как он поднимается на ноги, опираясь спиной о стену. Тянется ухом к крышке в полу... Вот сейчас он отчетливо слышит густой бас фельдшера...
— Собирайтесь, ребятки... Ни мне, ни вам оставаться тут нельзя. Тебе, Прасковья Ивановна, тоже...
— Куда же я?— растерянно спрашивает старуха.
— Хочешь — пойдем с нами... Мы — на пристань. Сядем на пароход и уплывем как можно подальше. У меня сестра километров за пятьдесят отсюда...
— Куда уж мне по чужим... Я вот тоже соберусь и подамся к племяннице в Моховку...
— Далече?
— Да, считай, тоже верстов тридцать, коли не болей того...
— Дело твое, Прасковья Ивановна, только не мешкай...
— Я быстренько... А вы, милые, идите, пока до свету... Вам-то уж никак нельзя по времени...
Фельдшер простился и подался с ребятами из хаты.
Старуха тоже начала поторапливаться со сборами, но... остановилась, задумалась о чем-то... Все же решилась. Зажгла коптилку и полезла в погреб к старосте... Вынула изо рта у того кляп.
— Слушай ты, антихрист… Хочу поспрошать тебя, окаянного...
— О чем?— насторожился староста.
— Куда мою дочку угнали?
— В Неметчину.
— Зачем?
— Будет работать там.
— А меня возьмут с ней?
— Вряд ли. Стара ты.
Старуха заплакала:
— Не могу без нее, и все тут!.. Посоветуй, ради бога как сделать, чтобы и меня с дочкой взяли... Или вернули дочку домой... Поможешь — положу фунтов пять сала с хлебом, будешь есть, чтоб не подох. А там кто-нибудь отыщет тебя.
— Много у тебя сала?
— С пуд!
— У меня там есть один знакомый офицер... Записку от себя напишу... Вынь у меня с бокового кармана карандаш с книжечкой...
Старуха полезла в боковой карман старосты и достала записную книжку и карандаш.
— А теперь пиши, я буду диктовать...
— Да неграмотная я...
— Тогда вызволи мне только одну руку, я сам напишу.
— Как бы не так, руки ослобонять?!
— Дело твое. Я бы мог написать офицеру, чтобы он совсем освободил твою дочку, только за это весь пуд сала придется отдать. А не хочешь, значит, не видать тебе дочки. Погибнет на каторжных работах в Германии...
Старуха поднялась из ямы наверх и вернулась обратно с иконой:
— Бог-то у тебя в душе еще есть?
— А как же без бога-то?
— Поклянись перед иконой, что ничего худого не сделаешь со мной...
— Я и без бога ничего худого не сделаю... Ты же доброе дело сотворила, коли выходила больную сиротинушку...
