Казалось, какая-то завеса опустилась на глаза Инги.
– Она умерла прежде, чем мы покинули Европу. – Инга судорожно вздохнула, голос ее дрожал от едва сдерживаемых слез.
Шмария молчал.
Они долго стояли в холле и, храня неловкое молчание, смотрели друг на друга. Затем Луис хлопнул в ладоши.
– Почему бы нам не пройти в гостиную? – предложил он. – Я уверен, вам надо о многом поговорить, а там вам будет намного удобнее.
Шмария кивнул, и Тамара взяла его под руку.
– У вас чудесный дом, – сказал он, оглядываясь по сторонам. – Ну и ну, одна ваша гостиная больше, чем большинство домов! Я никогда не видел ничего подобного.
– Мы тоже, – слабо пошутила Тамара. Затем на ее лице появилось озабоченное выражение. – Ты сильно хромаешь.
– Я потерял ногу еще в России. – Шмария пожал плечами. – Я к этому привык.
– Извини. Я не знала.
– Это было так давно.
– Думаю, сегодняшнее событие стоит отметить, – объявил Луис, направляясь к бару. – Как насчет шампанского?
– Прекрасно. – Шмария осторожно опустился на диван, Тамара села рядом с ним. Послышался звон хрусталя: Луис разливал шампанское.
– После того как я устроился, я написал тебе и твоей матери много писем, – сказал Шмария Тамаре.
Она нахмурилась.
– Насколько я знаю, мы не получили ни одного письма. Но это и неудивительно при тогдашних обстоятельствах. Я была слишком мала и ничего не помню, но, судя по рассказам Инги, то было смутное время для России. Все рухнуло: связь, правительство, транспорт, продовольствие… все. Мы так долго добирались сюда.
– Вы не потому не получали моих писем, – мягко сказал он. – Я их писал, но… так ни одного и не отправил. Одна часть меня хотела этого, а другая нет. В те дни я был молод и непримирим, и все в жизни представлялось мне либо в черном, либо в белом цвете. Я не различал оттенков. В то время, когда я бросил твою мать и тебя, я обвинял ее во многих вещах, в которых, вероятно, как сейчас понимаю, вообще не имел права ее обвинять. – Он пристально посмотрел на Тамару. – Знаешь, ты очень похожа на нее. Но только ты еще красивее.
Тамара отвела взгляд.
– Прости. Я не хотел так тебя разглядывать. До тех пор пока я не получил твоего письма, мне и в голову не приходило, что великая кинозвезда Тамара приходится мне дочерью. – Он виновато улыбнулся. – Мне надо привыкнуть.
Она удивилась.
– Значит, ты обо мне слышал? Шмария кивнул.
– Тебя знают даже в Европе и Палестине. Там в каждом большом городе есть кинотеатры, а американские фильмы считаются лучшими. Но, даже несмотря на имя, мне и во сне не могло присниться связать воедино мою дочь и кинозвезду. «Тамара» очень распространенное в России имя; было бы абсурдно считать, что ты можешь быть моей дочерью. Во всяком случае, мне так казалось.
– Да, это должно было показаться тебе маловероятным, – согласилась Тамара.
К ним подошел Луис с бокалом шампанского.
– Предлагаю тост, – сказал он, продолжая стоять. – За старое знакомство, возобновленное знакомство и новое знакомство.
– Пью за это, – отозвалась Инга.
– Мазел тов! – добавил Шмария, наклоняясь вперед, чтобы чокнуться с ними. Раздался чистый и ясный звук хрусталя, и они медленно выпили.
– Замечательно, – сказал Шмария, смакуя вкус пенящегося шампанского. – Не сладкое, не кислое… просто восхитительно. Мне не часто выпадает возможность выпить шампанского.
– Это «Дом Периньон», – ответил Луис. – Самое лучшее шампанское. Слава Богу, теперь, после отмены сухого закона, достать его стало легче и дешевле.
– Правда, его это никогда не останавливало, – рассмеялась Тамара. И, чтобы Шмария понял, добавила: – Ты не поверишь, сколько денег мы переплатили торговцам контрабандным алкоголем. Луи всегда говорил, что после врача самым главным человеком в твоей жизни должен быть торговец контрабандным спиртным.
Тамара и Инга несколько часов отвечали на расспросы Шмарии, касающиеся Санкт-Петербурга, Германии, и развлекали его разными историями. Под внушительной, благородной внешностью и мощным телосложением скрывалась глубоко чувствующая и мягкая натура. Ей трудно было представить, что это был тот самый человек, который бросил их с матерью.
Стол был накрыт на огромной, размером с футбольное поле, террасе, откуда открывался вид на переливающийся огнями Лос-Анджелес. Здесь, на вершине горы, вдыхая теплый ночной воздух, Шмарии казалось, что он парит в пространстве. На протяжении всего обеда ему с трудом удавалось не смотреть все время на дочь. Колеблющийся желтый свет свечей внутри светильников усиливал ее пленительную красоту.
