Азеф, молча, шел из темноты навстречу им медленными шагами.
Поздоровавшись, не глядя повел в крайнюю комнату, в свой кабинет. Грузно сел за стол, слегка приоткрыв ящик, где лежали два револьвера.
– В чем дело, господа? – проговорил Азеф. Оглянувшись, он увидел, что они стоят, загородив выход.
– В чем дело? – собирая силы, чтобы скрыть волнение, дрожанье челюстей, проговорил Азеф.
Чернов вытащил из кармана сложенный вчетверо лист.
– Прочти документ, Иван. Из Саратова. Савинков стоял необычайно бледный, узких глаз не было видно, губы словно вдавились, вид был болезненный. Павлов глядел спокойно на Азефа.
Савинков видел как, бледнея, Азеф встал спиной к окну, начав читать разоблачающий его документ, но он не читал, он только собирал силы, чтоб оторваться.
Овладев собой, Азеф грубо проговорил:
– Ну, так в чем же однако дело?
– Нам известно, – сказал Чернов, – что 11 ноября ты ездил в Петербург к Лопухину.
Азеф ответил спокойно.
– Я у Лопухина никогда в жизни не был.
– Где ж ты был?
– В Берлине.
– В какой гостинице?
– Сперва в «Фюрстенхоф», затем в меблированных комнатах Черномордика «Керчь».
– Нам известно, что ты в «Керчи» не был. Азеф захохотал звонким смехом, который так хорошо знали Чернов и Савинков.
– Смешно, я там был…
– Ты там не был.
– Я был! – бешено закричал Азеф. – Что за разговоры! – Азеф выпрямился, подняв голову. – Мое прошлое ручается за меня! Я не позволю!
Тогда Савинков приблизился к нему, держа руку в кармане. Он был синебледный. Азеф смотрел ему в глаза.
– Если ты говоришь о прошлом, – глухо сказал Савинков, – скажи, почему в покушении на Дубасова, когда карета ехала мимо Владимира Вноровского – у него не оказалось бомбы?
– Это ложь! – бледнея, проговорил Азеф, у него дрожали ноздри и губы. – У всех метальщиков были бомбы. Карету Дубасова пропустил Шиллеров. Я не знаю почему.
– Мы допросили Вноровского. Дубасов проехал мимо него. Но у него не было бомбы. Ты ему не дал.
– Ложь! – закричал Азеф. – Было так, как я говорю!
– Стало быть Вноровский лжет?
– Нет, Вноровский не может лгать.
– Значит лжешь ты? – Савинков смотрел в упор, его лицо дрожало. Азеф был бел, но как каменный, он собирал последние силы.
– Нет, я говорю правду.
– Подождите, Павел Иванович, мы должны сначала выяснить вопрос о Берлине, – перебил Чернов.
– Иван, зачем ты ездил в Берлин?
– Я хотел остаться один, Виктор. Я устал. Я хотел отдохнуть. Я думаю, это понятно.
– Почему ты из «Фюрстенхоф» переехал в «Керчь»?
– В «Керчи» дешевле.
– Так ты переехал из-за дешевизны? С каких это пор, ты вдруг стал расчетлив? Ты всю жизнь жил глухими ассигновками и, кажется не копейничал?
– У меня были и еще причины.
– Какие?
– Это не относится к делу.
– Ты отказываешься отвечать?
– Я переехал из-за дешевизны. Остальное не касается дела.
– Скажи, как ты понял мои слова, – проговорил запинаясь Савинков, – когда я говорил тебе, что некто, имени которого я назвать не могу, сказал Бурцеву, что ты служишь в полиции и разрешил сообщить это мне?
– Я понял, что некто разрешил Бурцеву сказать это тебе.
– Некто – Лопухин, – проговорил Чернов. – Он не называл вовсе фамилии Савинкова. Но ты, со слов Павла Ивановича, понял, что Лопухин назвал его фамилию.
