«Самое время валить», — подумала я, но осуществить намерение не удалось. Я не могла двинуться с места. Ноги как к земле прилипли.
Только тогда я поняла, как я близка к истерике.
— Макс! — дрожащим голосом воззвала я. — Почему?
Макс пожал плечами, глядя на меня грустным взглядом.
— Мне страшно!
— Тебе страшно, потому что ты маленькая врунишка. Пока ты идешь путем вранья и предательства, ты никогда не победишь. Но если вступишь на правый путь, это уже само по себе победа.
Ух как мы, оказывается, умеем высокопарно выражаться! Но почему у него такие печальные глаза?
— Она возвращается!
Сон оборачивается кошмаром. Тетка со змеиными глазами показывается из-за угла. В свете окон она кажется облитой кровью. Теперь я уверена на сто процентов: это ее присутствие превращает мир «поля» в такое жуткое место. Что она сделала с моей Маринкой там, за углом? Убила, как и грозилась?
Не помня себя от страха, я вцепилась в Макса.
— Помоги мне!
Но Макс молчит.
— Она меня убьет!
— Я все сказал, — говорит Макс и отступает на шаг, выпихивая меня навстречу страшной тетке.
Тетка была уже в двух шагах. Я отцепилась от Макса и бросилась ей навстречу. Мы схватили друг друга одновременно: длинными ногтями она впилась в мои плечи, а я ухватила ее за костлявые запястья.
— Это я придумала бросать камни в фонарь! И в окно я попала! — крикнула я, опередив ее. — Я, а не Маринка!
Тетка смотрит на меня стеклянным взглядом, распахнув пасть для крика, а в моей душе расцветает торжество. Я больше не боюсь. Тем, кто сражается за правое дело, страх, похоже, действительно неведом. Успев в течение доли секунды ощутить себя бесстрашной и беспредельно сильной, я ухмыляюсь тетке в лицо и падаю в обморок.
Тьма в глазах понемногу рассеивается, картинка и звук возвращаются. Я чувствую, что Макс на руках несет меня прочь от этого дома. Тетки поблизости нет. Улица Школьная, мимо проезжают автомобили, кружится редкий снег.
— Я сама могу идти, — говорю невнятно, вырываясь из рук Макса. Он меня беспрекословно отпускает, ставит на землю, поддерживая за плечи. Меня мутит и шатает.
— Я поймаю тебе машину до дома, — слышу я его голос. — Тут недалеко, всего пара остановок.
Заснеженный асфальт качается у меня под ногами, как прошлой зимой, когда мы с Маринкой выпили из интереса полбутылки бренди; закрываю глаза — и меня уносит, уносит, крутит в каких-то тошнотных звездных лабиринтах.
Макс ловит машину, довозит меня до улицы Савушкина, высаживает, расплачивается с водителем. Я молчу, переставляю ноги, как кукла. Не понимаю, в каком я мире; да мне уже все равно, мозг перегрелся из-за стрессов и отключился.
— Ну, все, — устало говорит Макс. — Дойдешь до парадной или проводить? О, смотри, твоя мама идет. Здравствуйте, тетя Света.
Моя мама. Самая настоящая, обычная, реальная мама.
— Добрый вечер, Максик. С Гелечкой гуляли, по такому холоду? Ну-ка, быстро к нам. Чай пить, греться! Геля, ты, конечно, без перчаток?
Интересно, я все еще вижу сон? Так бывает: просыпаешься во сне, встаешь, выходишь из дома, идешь в школу, потом просыпаешься снова, и оказывается, что ты все еще в постели. Если это сон, то где я теперь? И кто я теперь? Геля — мастер реальности, безнадежно заблудившийся между мирами, застрявший в какой-то пространственно-временной петле? Девятилетняя Геля, которой снится сон о том, как она разбила фонарь и погибла, прибитая на месте маньячкой-теткой, и спустя многие годы встречает себя на месте гибели? Если я все еще в мире поля, то это страшно, страшнее всего. Потому что я не могу распознать, где проходит грань, отделяющая его от реального мира. Сама себя загнала в ловушку. Теперь я никогда не буду полностью уверена, что мир, где я живу, — настоящий. Что моя улица, мама, училище, книги, Макс — это реальность, а не декорации, в которых пытается найти себя неизвестно кто. В смысле, я.
Я пришла домой, на автомате поужинала и легла спать с чувством глубокой тоски и ощущением полной нереальности происходящего. На следующее утро все было как обычно. Кроме сумбурных жутковатых воспоминаний о прошедшем вечере. Спокойнее было думать, что все приснилось. Скорее всего, так оно и было.
А Сашину видеокассету я решила отдать Эзергили — пусть разбирается, раз такая крутая.
ГЛАВА 18
Глумление над Авраамом. Саша посещает училище
Придя вечером в мастерскую, я увидела нечто странное. Иван стоял, склонившись над столом, и на что-то пристально смотрел, со свистом переводя дыхание. Его лицо злорадно-свирепым выражением напоминало маску демона из альбома по японскому искусству.
— Ты чего зубы скалишь? — спросила я.
— Пусть доказывает! — прошипел Иван, не отрывая глаз от одному ему видимой картины.
Эзергиль и Катька наблюдали за ним издалека с каким-то нехорошим удовольствием, время от времени перешептываясь и хихикая. Иван ничего не замечал.
— Чего он делает? — спросила я у девчонок.
— Над Авраамом глумится, — со смешком ответила Эзергиль. — Сотворение мира, попытка вторая.
Я подошла и заглянула Ивану через плечо. Как и ожидала, увидела дрожащую синюю полусферу. В ней четко, как в телевизоре, виднелся лысый холм, сильно напоминающий типичный степной курган. На верхушке холма, на прямоугольном камне, лежал связанный парень, а рядом с ним стоял на коленях бородатый старик. Он воздевал к небу руки и что-то кричал. Я припомнила библейский сюжет: Авраам должен был принести в жертву своего сына Исаака, но Бог в последний момент его остановил. Испытание верности. Это понятно: после того безобразия, которое устроили у Ивана потомки Каина, ему требовалось доказательство того, что он вывел-таки новую породу приличных, послушных ему людей. Но мне очень не нравилось кровожадное выражение на лице Творца.
— Ты чего над человеком издеваешься? — укоризненно сказала я. — А если бы с тобой так поступили?
Иван не ответил. Он буквально упивался зрелищем.
— Переживает, собака! — наконец произнес он с глубоким удовлетворением. — Молит меня о пощаде. Интересно, хватит у него духу или нет?
— Прекрати сейчас же! — крикнула я.
— Нет, пусть теперь доказывает! — выкрикнул в ответ Иван, оборачиваясь ко мне. — Теперь я ничего на веру не принимаю. Ты не представляешь, какие они все гады. Тупые, неблагодарные эгоисты… Я убедился — с ними по-хорошему нельзя. Понимают только язык силы. О, смотри!
Я заглянула в полусферу и невольно вскрикнула: Авраам замахнулся ножом и нанес удар. После этого он мешком повалился на землю, да так и остался лежать у подножия жертвенника.
— Он исполнил мою волю! — торжественно возгласил Иван. — Все-таки они не безнадежны.
