самый подходящий момент для объяснений. Кто ее знает, как она отреагирует? Может, в горло тебе вцепится? Это ж клиника…
— Не клиника, — буркнул Лешка. — Хуже.
Инцидент на последнем уроке его скорее развеселил, чем возмутил. Но только до того мгновения, пока он случайно не увидел выражение лица Покрышкиной. Раньше — в смысле, до знакомства с сянем — он бы на это и внимания не обратил. Но с недавних пор поневоле начал видеть некоторые вещи, которых почему-то не видели другие. Хотя далеко не всегда это было приятно. Некоторые вещи он предпочел бы не видеть. Покрышкина ему сначала почти понравилась. Но после сегодняшнего…
— Это не клиника, а презрение, — сказал он. — Люди для нее — пустое место. Ей наплевать, что о ней думают, и она ведет себя с окружающими, как хочет.
— Я же говорю — ненормальная.
— Нет, — возразил Лешка. — Некоторые люди живут по закону джунглей: кто сильнее, тот и прав. Вот Покрышкина и считает, что она круче всех нас. А значит, можно ни с кем не считаться.
— Ну да… — растерянно протянул Славка. — Так я не понял, чего ты от нее сейчас-то хочешь?
— Поучить ее. Объяснить, что у нас тут живут по другим законам.
Славка ухмыльнулся.
— А, седло ей поправить? Чтобы не считала себя самой главной?
— Вот именно, — мрачно сказал Лешка. — Поставить на место. В чисто терапевтических целях. Для ее же блага… и блага окружающих.
— Чего, прямо сейчас?
— А зачем тянуть?
Славка покосился на новенькую, встретился с ней взглядом и торопливо отвернулся. Ему было стыдно признаться самому себе, но он ее почему-то боялся. Это и раздражало, и злило, и вообще с этим позором надо было что-то делать.
— Ну, давай, — решительно сказал он, — пошли, промоем ей мозги.
Покрышкина, увидев, что парни направляются к ней, попятилась и забилась в угол между вешалкой и стеной. На лице у нее застыло неприятное высокомерное выражение.
— Эй, ты, как тебя там… Покрышкина! — с ходу налетел на нее Славка. — Ты че творишь, ваще? Совсем крыша стекла?
— Подожди, — отстранил его Лешка. — Дай я с ней сам поговорю.
Он шагнул вперед, придвинулся к Покрышкиной, нагнулся, поймал ее взгляд. Враждебный, затравленный.
— Значит так, Вероника, — заговорил он глухим голосом, чувствуя, как кровь приливает к его щекам, — я буду говорить, а ты слушай. Не знаю, откуда ты такая дурная взялась, но тут у нас свои правила. Нам тут отморозки не нужны. Если не нравится — отправляйся к себе обратно.
Покрышкина быстро оглянулась, как будто в поисках путей к отступлению. Не найдя таковых, наклонила голову и засопела, глядя на Лешку с откровенной ненавистью. Лешка, хотя и собирался выступить в роли бесстрастного справедливого судьи, почувствовал, что начинает злиться.
— Я это говорю для твоего же блага, — сделал он еще одну попытку достучаться до совести Покрышкиной. — Зачем ты с самого начала настраиваешь всех против себя? Тебе это что, удовольствие доставляет?
— Да она маньячка! — встрял Славка. — В дурку ее отправить!
— Замолкни! — рявкнул Лешка.
Покрышкина продолжала молчать. Лешка заметил, что на ее лбу выступили капельки пота. Все-таки ей не наплевать, удовлетворенно отметил он. Боится, змея!
На мгновение Лешке даже стало ее жалко, но он усилием воли преодолел эту слабость. «Никаких компромиссов со злом!» — вспомнил он слова сяня. Распознавать зло в любом обличье и бороться с ним до конца.
Лешка надвинулся на Покрышкину — она вжалась в стену, хотя, казалось, дальше вжиматься было уже некуда.
— Меня не интересует, что у тебя папаша бандит, — угрожающе сказал он. — Мне по барабану, рокерша ты или рэперша. Беспредела у нас тут не будет. Я сам за тобой буду следить, чтобы ты сидела тихо. Если еще увижу, что наезжаешь на кого-нибудь, я тебе устрою такое… Поняла?
— А я помогу, — поддакнул Славка. — Так напинаем, что быстро улетишь туда, откуда приперлась…
Лешка, решив, что на сегодня хватит, отодвинулся. Вдруг Покрышкина поглядела ему в лицо и улыбнулась. Если бы кто-то мог в этот момент заглянуть к ней в сознание, то увидел бы такую картину: в Лешкино горло вонзается черный обсидиановый коготь. Лешка этого увидеть не мог, но все равно побагровел от злости. Такой издевательской, наглой, вызывающей улыбкой ему не улыбался еще ни один человек. Если бы на него так посмотрел парень, ответ был бы однозначным. Так что Лешка и сам не заметил, как легонько, в чисто воспитательных целях, съездил девчонке по уху.
Покрышкина тихонько пискнула, ее голова мотнулась в сторону, и через мгновение накрашенные зеленым лаком ногти больно впились Лешке в запястье. Оттолкнув Покрышкину, Лешка отскочил назад. На руке остались царапины. Покрышкина забилась в угол, как паучиха, и замерла там, моргая глазищами. Славка нервно рассмеялся.
— Вовремя ты вырвался! Еще бы секунда, и перегрызла бы горло.
— Да пошел ты, — буркнул Лешка, оглядываясь.
В дверях раздевалки уже торчали чьи-то физиономии. Лешка помрачнел. Устраивать разборки при свидетелях он не собирался.
— Эй, ты, — бросил он Покрышкиной, отступая в сторону, — вали отсюда.
Покрышкина не заставила себя просить дважды — схватила куртку, зыркнула на него напоследок и убежала.
— Ну ты крут! — восхищенно сказал Славка. — Просто судья Дрэдд.
Лешка махнул рукой и пошел искать свою куртку. В раздевалку потянулся народ.
— Видели? — доносились до Лешки разговоры. — Завьялов дал по роже новенькой!
— Правильно, так и надо. Совсем зарвалась.
— Да ну, позорище — девчонку бить…
— Нет, вы ничего не понимаете — это личный интерес. Завьялов за Кравченко вступился. Он в нее еще с прошлого года влюблен… Правда, Машка?
— Ой, да ладно вам, у меня с ним ничего серьезного не было…
Лешка злобно рванул «молнию», застегивая куртку. На душе у него было погано, разговаривать ни с кем не хотелось. И болтовня одноклассников только подливала масла в огонь. Хотелось пойти и помыть руки. И все забыть. Или сделать так, чтобы ничего не было. В общем, такая депрессия разыгралась, словно и не доброе дело сделал.
Тем же вечером, в десять минут девятого, Арсан выключил компьютер, упаковал сумку и набрал местный телефон офис-менеджера. Гумусов, разумеется, был на своем месте. Как бы долго ни задерживали прочие сотрудники, он всегда уходил с работы последним. Если вообще уходил. Арсан иногда представлял себе, как Гумусов, закрыв дверь за последним работником, гасит повсюду свет, переключает телефон на факс, садится в свое кресло и выключается, как робот, — до следующего утра.
— Я пошел домой, — бросил в трубку Арсан.
— До свидания, — как всегда вежливо ответил Гумусов.
Накинув куртку и повесив на плечо спортивную сумку, Арсан вышел на крыльцо. В лицо ему ударил ледяной ветер. Охранник зажмурился, расправил плечи, глубоко вдохнул колючий, воняющий бензином воздух. Несмотря на девятый час, Каменноостровский проспект был наглухо забит автомобилями, едущими из центра к окраинам. Арсан подумал, что тут шумно и людно даже самой глубокой ночью. Уже и не верилось, что есть на свете места, где царят настоящие пустота и безмолвие. Беззвездные небеса. Черные лавовые поля, плато, усыпанные пеплом. Только иногда кто-то вздохнет в неизмеримых глубинах, поля вздрогнут и снова успокоятся на годы и века.
