молчание. -- Будь моя воля, я бы всех этих бюрократов...
В порыве нескрываемой ненависти егерь стиснул руками воронёный ствол, взглянул на меня с укором:
-- Ваш хвалёный Катохин распорядился, чтоб ему...ни дна, ни покрышки!
Вывести Ивана Гончарука из равновесия непросто. И коли разъярился егерь, верно, есть из-за чего. Таким я его видел лишь однажды в Красном Яру возле убитой оленихи, где рядом с ободранной тушей на апрельской проталине барахтался новорожденный оленёнок. Браконьер Катохин, бывший в тот год главным лесничим, благодаря знакомствам с влиятельными людьми, отделался небольшим штрафом. Вскоре он стал директором лесхоза, о чём наша газета не преминула сообщить. На последнее обстоятельство, конечно, и намекал Иван. Я хотел спросить, чем Катохин вновь вызвал недовольство егеря, но тот обернулся ко мне:
-- Слушай, здесь недалеко, километров пять. Заедем, а?
По мягкой просёлочной дороге быстро проскочили равнину, изрезанную рисовыми чеками, и вскоре углубились в тайгу.
-- Стой! -- неожиданно скомандовал егерь, и 'УАЗ' уткнулся в пушистую ёлочку, подёрнутую белым инеем.
'Иней? Летом? Чертовщина какая-то', -- подумал я, выбираясь из машины. С другой стороны, кряхтя, протиснулся грузным животом Фомич. Он, как и я, удивлённо уставился на белую ёлочку, растерянно покосился на знойное солнце, на блеклую траву под ногами. И здесь, и дальше оцепенелые деревья и кусты неестественно белели в нетронутой тишине.
-- Катохин дустом тайгу траванул, -- объяснил Иван. Егерь первым шагнул в чащу леса. За ним, опасливо озираясь, пошли мы. Повсюду, на тонких былинках и веточках, на листьях и хвоинках повисли тонкие кружева. При легком прикосновении они осыпались лёгкой пудрой, поднимались облачками пыли. Прикрыв лица носовыми платками, мы тихо брели по безжизненному, пустому лесу. Обувь наша и одежда тоже покрылись белым налётом. Сделав несколько шагов, егерь остановился, обвёл хмурым взглядом припорошенный ядовитой пылью лес, удручённо покачал головой. На пне, седом от зловещей пыли, скорчилась белка. У входа в норку скрючился бурундучок. С ветки, стряхнув дустовый налёт, тяжело снялся рябчик. Неуклюже хлопая крыльями, сел на соседнюю ель, раскрыл клюв. На сморщенном листе дуба замерла нарядная бабочка. Я пошевелил её прутиком. Бабочка упала в пожухлую траву. На кончиках растений прицепились клещи. Я провёл по одному берестинкой. Клещ мгновенно отвалился и бойко пополз по коре. Против него сыпанули дустом по тайге, а он ползёт себе целёхонький да здоровёхонький. Ещё будучи лесничим, Катохин предлагал 'травануть' тайгу от клеща. И вот теперь, располагая руководящим креслом, осуществил задуманное, 'траванул'.
Так доплелись мы до ручья, извилистой змейкой убегающего под гладкие валуны. Рядом с ним, на гранитной россыпи камней что-то темнело красно-бурым пятном. Подошли ближе. Это оказался погибший косулёнок.
-- Да люди они или кто? Вот сволочи! -- выругался Иван и, закашлявшись, побрёл к машине. А мы ещё продолжали стоять над телом беззащитного животного, в застекленевших глазах которого застыл ужас.
Нас охватила неодолимая жажда. Жадно напились из ручья, умылись и тотчас почувствовали удушье, головокружение. Мокрые руки, шею, лицо нестерпимо жгло, щипало в глазах. Кашляя и чихая, объятые страхом, мы кинулись прочь из этого ужасного места.
-- Нет, это так не оставлю. Статью напишу разгромную, -- возмущался я.
-- Толку-то? -- хмыкнул Иван. -- Пока статья выйдет, пока разум одержит верх над глупостью, Катохин последнее загубит в тайге...
-- Что же делать?
-- Посмотрим, где заправляют самолеты, там видно будет...
Мы подъехали к складу железных бочек в тот момент, когда зеленовато-жёлтый 'Ан-2' подруливал к нему за очередной порцией ядохимикатов. Пока рабочие возились с погрузчиком, мы подошли к пилотам- крепышам в джинсах и кроссовках. Их загорелые плечи обтягивали майки с надписями 'Монтана'. Лётчики не спеша курили, важные от сознания своей исключительности.
-- Вы что, в Монтане живете? Или вам не жаль губить тайгу? -- сразу напустился на них егерь.
-- В чём дело, дядя? -- подозрительно смерив взглядом карабин незнакомца, возмутился самый рослый из парней. -- А ну, кати отсюда! Эй, Маркелыч, почему посторонние на лётном поле?
-- Катил бы лучше сам к едрени фени вместе со своим кукурузничком! То же мне, небесный тихоход! -- горячился Иван. -- Посмотрел бы, что натворил в тайге, не так разговаривал бы! Вот составлю протокол, по-другому запоёшь, опылитель крылатый...
При слове 'протокол' рослый лётчик умерил свой пыл.
-- Мы выполняем задание. Спрашивайте с дирекции лесхоза... Из будки показался хромой сторож с всклокоченной головой, замахнулся дробовиком:
-- Не велено никого пущать, а то, как пальну!
-- Не шуми, Маркелыч! С бутылкой-то поди пустишь? -- недобро улыбнулся егерь.
-- С бутылкой, ничего, приходи,-- осклабился сторож, опуская ружьё.
-- Да что с ними препираться? Едем, Мефодьевич, в лесхоз! Уговорим Катохина прекратить безобразие, -- увлекая егеря к машине, сказал я.
Иван нехотя забрался в кабину, пробурчал недовольно:
-- Время только потеряем... Магазин закроется, где потом водку возьму? А на Катохина я уже протокол составил. Только ему от этого не жарко и не холодно.
Тем временем подкатили мы к воротам лесхоза с нарисованными на них оленями. Навстречу нам вышел пчеловод Федор Останин. Старый пасечник шел, не разбирая дороги, с понуро опущенной головой.
Гончарук попробовал было поговорить с ним, но тот лишь махнул рукой:
-- Э-э, да что теперь...
-- Ни одного улья не осталось у него, все пропали в том ключе, -- провожая глазами сгорбленную фигуру старика, заметил Иван. -- А как нынче липа цветёт! Как цветёт..
Катохин встретил нас недобро.
-- Знаю, в курсе. Дуст заменили жидкообразным препаратом, -- не дожидаясь моих вопросов, заявил он. -- Все согласовано с руководством. Нам дан срок - две недели. Штраф? Ну, что ж? -- презрительно посмотрел на егеря Катохин. -- Мне выгоднее заплатить штраф и получить премиальные, -- цинично рассмеялся директор и поднялся из-за стола.
-- Всё. У меня срочное дело.
Подавленные наглостью и хамством Катохина, мы вышли из кабинета с таким ощущением, словно нас переехали бульдозером.
-- Две недели... -- бормотал Иван. -- Посмотрим, кто кого...
Егерь заметно преображался из потерянного, разбитого человека в живого и деятельного. Знакомый блеск глаз: он снова готов к борьбе против насилия над природой. И в этой неравной схватке с её властными врагами Гончарук не рассчитывал на славу победителя. Напротив, его ждали неприятности на службе, выговоры недовольных начальников. Хитрые, матёрые хищники из управленческих кабинетов одним телефонным звонком ловко обойдут его, найдут промашку в работе для наказания. Но собственная совесть была ему судьёй и советчиком.
-- Все! -- решительно бросил Иван. -- Здесь я выйду. Бывайте здоровы.
Он вылез из машины, прихлопнул за собой дверцу, не желая вдаваться в объяснения. Напрямки, через клеверное поле, зашагал в сторону Гордеевки.
Утром мне позвонил Катохин.
-- Отколол номер Гончарук -- забрюзжала трубка.
-- А что такое?
-- Напоил сторожа допьяна, угнал с фермы трактор и вспахал взлётную полосу. И помпу дефицитную, закачивающую раствор в самолет, разобрал.
-- А как же самолёт? Летает? -- спросил я первое, что пришло на ум.
