Ну и толстокожая…
Глава 24
Застывшим умам не верю я. Кто не может лгать, не знает, что есть истина.
…Но и в «Эволюции» пришлось ввести некоторые законы, определенные ограничения, чтобы вырвавшиеся на волю инстинкты не смогли проникнуть из мира виртуального в мир реальный. Самым главным из них стал закон отрицания памяти. Погрузившись в «Эволюцию», игрок полностью забывал о том, кем он был в реальности, а вынырнув из Игры, не помнил о том, что нарушал в ней некоторые законы социума…
Фура подъезжает через двадцать минут. Точнее, не подъезжает, а как-то незаметно подкрадывается. Только что шла на большой скорости, мимо – и вот уже стоит так, что «хонда» может выбраться из-за брюха фуры только назад, только на малой скорости…
Я стартую позже, чем следовало, и не успеваю блокировать фуру. Рыкнув дизелем и выпустив сизое облачко, она плавно трогает с места буквально через десять секунд после того, как остановилась. Все, что я успеваю, – это секунд через двадцать пять остановить джип там, где она только что стояла.
Картина перед моими глазами предстает удручающая.
Оба сатаниста лежат возле «хонды». Один без сознания, другой стонет, катаясь по асфальту. Но крови нет.
Интересно, чем это их Заратустра? Резиновыми пулями? Или парализующими вроде тех, какими усыпляют диких животных? Гуманный, однако: не стал убивать.
Вообще-то мне эти «свидетели сатаны» совершенно не нужны. Карт-бланш, который я получил на эксплуатацию верований обывателей, предполагает, .что очевидцы чудес будут нейтрализованы. Я мог бы убрать их прямо сейчас.
Но в сложившейся ситуации они могут оказаться полезными – в качестве помощников. Иначе у меня в подручных останется только смертельно обиженная Клеопатра.
Я оглядываюсь. Довольно-таки высокий джип хорошо закрывает и меня, и сатанистов от водителей легковушек и авто, время от времени обдающих меня волнами уплотненного воздуха. Правда, дальнобойщики могут увидеть, чем я тут занимаюсь, но они помогают только своим, водителям таких же фур, а владельцев джипов и легковушек не больно-то жалуют. Что ж, тем лучше для меня.
Я достаю аптечку, вынимаю из нее две противошоковые иглы, быстро делаю сатанистам уколы. Едва старший приходит в себя и опознает во мне посланца мессира, я ставлю задачу:
– Как только очухаетесь, догоняйте фуру. Ближе чем на двести метров не приближайтесь. Дальше я буду действовать сам, вы мне понадобитесь только в случае непредвиденных обстоятельств. Все понятно?
– Все. Мы должны быть на подхвате, так?
– Именно.
Младший сатанист, Федя, оклемавшись, сидит прямо на асфальте и удивленно таращится то на меня, то на своего товарища.
– Я – посланец вашего мессира, – внушаю я ему. – Он говорил вам, что вы должны слушаться меня, как его самого?
– Говорил.
– Тогда до встречи после окончания работы.
После окончания работы я должен буду их убить. Думаю, это не займет много времени.
Я сажусь в джип и стартую. Догнать фуру – задача элементарная. Сложнее ее остановить. Джип против нее – все равно что подросток против борца-тяжеловеса. Будь я киношным суперменом – перепрыгнул бы на ходу из «рэйнджровера» на подножку фуры, выбил локтем стекло, схватил за горло Заратустру…
Но я не Джеймс Бонд и даже не каскадер.
Придется еще раз нарушить закон о недопущении чуда.
Первым делом я, не упуская фуру из виду, меняю форму. Клеопатра не знает заурядного толстячка Никодимова Михаила Петровича и вряд ли станет ему помогать. Но она – была по крайней мере – без памяти влюблена в Логвина Жовтяка, хранителя Виртуальности, и ей вовсе не нравился Заратустра. Даже если она обижена на меня, все равно не посмеет причинить бывшему любовнику вред сама и не позволит это сделать Заратустре. А в самом крайнем случае ее можно будет взять в заложницы. Конечно, это мог бы сделать и Никодимов, но в этом случае будет меньше драматизма. А вот если красавицу ради высокой цели будет готов убить человек, которого она любит, даже самый жестокосердый преступник задумается, прав ли он.
А значит, я смогу получить преимущество в несколько секунд или хотя бы мгновений, которые могут оказаться решающими.
Поерзав на сиденье и подвигав руками и ногами, чтобы полностью свыкнуться со своим старым, ставшим за многие годы почти родным телом, я резко увеличиваю скорость и обгоняю фуру, отворачивая лицо в сторону, чтобы меня не узнали раньше времени.
Обожаю сюрпризы.
Пиджак Никодимова рослому Жовтяку узковат в плечах, рукава коротковаты. Но ничего не поделаешь, трансформировать земную одежду так же легко, как я это делаю с собственным телом, невозможно, а переодеться мне некогда. Не хочется, конечно, представать перед влюбленной девушкой в образе Страшилы, только что слезшего с шеста, но это все же лучше, чем остаться Никодимовым.
Едва фура оказывается позади, я медленно снижаю скорость.
В кабине фуры трое – водитель, Клеопатра и, наверное, ее спаситель. Видимо, Заратустра выходит в вирт из фуры на ходу, должен же ее кто-то в это время вести.
Разглядев Заратустру, я чуть было не выезжаю на встречную полосу.
Потому что это не Заратустра, а Юрка Смирнов, Юрчик, мой подчиненный.
Как же это я забыл?! Юрчик – третий и последний мужчина в Москве, которого знала Клеопатра. Именно к нему, пренебрегая Заратустрой, она и обратилась за помощью.
Да, но почему?! Почему к нему, а не к Заратустре, который в нее явно влюблен? Для Клео что, совет ангела – не указ? Юрчик, насколько мне известно, встречался с Клео только в вирте. Вряд ли он успел объясниться ей в любви. А ведь женщины в минуту опасности обращаются или к тем, в кого влюблены сами, или к тем, кто влюблен в них. Где же в данном случае женская логика?
Хорошо, что предок и дочь не послушались меня и работают по собственному плану. Как меня угораздило поступить столь нерационально?
И эту глупость сделал я, Оловянный шериф, которого избрали для адаптации дочери, будущего Хранителя Земли…
Самое печальное – я даже не понимаю, в чем именно допустил ошибку.
Однако не стоит терять даром ставшее непомерно дорогим время.
То, что я в форме Логвина, может вызвать удивление Юрчика, если он увидит мое лицо. Нужно пропустить фуру вперед, отворачивая лицо, чтобы Юрчик не узнал и не задавал потом ненужных вопросов, и вернуться в Москву, к предку. Объявить о провале операции, предложить задействовать себя в их плане.
Пропустить фуру?
А почему, собственно, Юрчик оказался в фуре? Заратустра что, стал его кумиром, и Смирнов во всем ему подражает? Или…
