Примечание: Между приговором окруж[ного] суда об утверждении в правах наследства и официальной справкой конторы т[оварищест]ва NN о размерах наличного капитала имеется противоречие в сумме приблизительно в тысячу (1000) руб. Б[ольшевистский] ц[ентр] поручил своему адвокату выяснить путем личных переговоров с конторой NN это недоразумение.
Подлинность всего вышеизложенного, а также факт получения Болш[евистским] центром исчисленного выше наличного капитала подписями своими удостоверяем.
Paris.
21 февраля 1909 г.
Члены Б[ольшевистского] ц[ентр]а (расширенной ред[акции] «Пролетария»):
Григорий. Н. Ленин.
Марат. Максимов.
В. Сергеев. Ю. Каменев.
Неизвестные документы. С. 3133
В ноябре В. Таратута с молодой женой вновь оказался в Париже и вручил Ленину более четверти миллиона франков (весьма большая сумма по тем временам). Из ряда денежных документов явствует, что до этого несколькими партиями большевикам было передано еще более полумиллиона франков...
Деньги, в любом деле играющие роль цемента, вновь сплотили разрозненные и потерянные группки революционеров под рукой Ленина. Уже с февраля 1908 года на эти деньги стала выходить газета «Пролетарий» — новый рупор большевизма. Начались конференции, поездки делегаций, субсидии лучшим борцам — наладилась жизнь партии. Однако этот запах сутенерства, нисколько не смущавший Ленина, он- то ведь остался. И это нечистое, вышедшее из Содома и Гоморры, наложило на партию свое клеймо. С ним она и пошла...
Охранное отделение превосходно знало, что Ульянов есть Ленин, вождь большевиков, которого полиция искала в Петербурге и Финляндии как важнейшего государственного преступника, обвиняемого в призывах к вооруженному восстанию, к военным бунтам. Это не мешало находящейся под надзором полиции его сестре Анне открыто, легально переводить ему деньги из Москвы на «текущий счет № 6420», на котором Ульянов-Ленин хранил и партийный капитал, питающий революцию. Об этом полиция не могла не знать, ибо ряды большевиков, повторяем, кишели провокаторами и агентами полиции. Могло ли происходить нечто хотя бы отдаленно похожее, когда Россией стали править ленинцы, а потом сталинцы? Не говорит ли это о том, до какой степени, при полной осведомленности в том, что делается в большевистском лагере, была халатна, бездеятельна и слаба царская полиция и какое, в сущности, искаженное, ложное представление о силе ее имела Европа?
Согласно решению и расчетам Исполн[ительной] ком[ис]сии Б[ольшевистского] ц[ентра] (расширенной] ред[акции] «Пролетария») в заседании 11 ноября 09 года принято мною от Е. Х. двести семьдесят пять тысяч девятьсот восемьдесят четыре (275 984) франка.
Подпись: Н. Ленин.
Неизвестные документы. С. 38
Ярославский в «Очерках по истории ВКП(б)» (Москва, 1937, т. 1, стр. 204) называет несколько большую сумму — 280 тысяч золотых рублей или 756 тысяч золотых франков. С. Шестернин, принимавший участие по заданию Ленина в реализации наследства Шмита, в статье «Реализация наследства после Н. П. Шмита и мои встречи с В. И. Лениным» (сборник «Старый большевик», 1933, № 5 (8), стр. 155) сообщает: «В 10 минут рысак доставил меня с Варварки (где помещалась контора Морозовых) на Кузнецкий мост в отделение Лионского кредита, где тотчас же и были сданы для перевода в Париж по телеграфу все причитающиеся на долю Елизаветы Павловны деньги. К сожалению, у меня нет копии определения окружного суда об утверждении Елизаветы Павловны в правах наследства (где точно указана сумма), но хорошо помнится мне, что было послано до 190 тысяч рублей золотом. Елизавета Павловна со своей стороны тоже припоминает, что в Париже было получено 510 тысяч франков, что по тогдашнему курсу составляет те же 190 тысяч рублей». В отношении части наследства, причитавшейся Екатерине Павловне, жене Андриканиса, С. Шестернин пишет: «После я слышал, что по решению этого (третейского) суда Андриканис выдал партии только половину или даже одну треть того, что получила Екатерина Павловна после покойного брата». Нужно думать, что все поступления по наследству Шмита, включая непоказанный капитал (Ярославскому, как и нам, неизвестный), значительно превышали эту сумму.
А Елизавете Шмит и Виктору Таратуте выдали расписку: «Тов-щам Е. Х. и В-ру. Мы, нижеподписавшиеся, действующие в вопросе о деньгах, а также по доверенности тов. Вишневского, заканчивая дело, которое велось всей коллегией Б. Ц., и принимая остатки этих денег, берем на себя перед Вами обязательство: отвечать перед партией коллегиально за участь этих денег. Н. Ленин. Гр. Зиновьев».
Точную сумму поступлений от реализации наследства Шмита, кроме нескольких лиц, никто знать не мог. При перечислении передаваемых сумм верхушка Большевистского Центра имела полную возможность кое о чем умолчать, и Мартов, на основании каких-то имеющихся у него сведений, категорически утверждал, что именно так и произошло. Но даже если бы не была скрыта часть капитала, показанная сумма 500 тысяч франков плюс около 220 тысяч франков, истраченных до попытки объединения, — всего 720 тысяч, достаточно говорит, насколько был значителен этот подарок революции.
Виктор Таратута летом приехал в Женеву, стал помогать в хозяйственных делах и вел переписку с другими заграничными центрами в качестве секретаря Заграничного бюро Центрального Комитета.
Конечно, было бы нелепо думать, что борьба Ленина за удержание в руках Большевистского центра, а потом за возвращение ему капитала Шмита инспирировалась лишь корыстными намерениями личного характера. Сей капитал был нужен для организации революции, а такая цель пронизывала все существо Ленина. Было бы вместе с тем детской наивностью утверждать, что этот капитал ни с какой стороны и ни в какой мере не имел отношения к личному материальному положению Ленина.
…В тот же год (1906) переехал в Куоккалу, скрываясь от петербургской полиции, В. И. Ленин, поселившийся на даче «Ваза».
Из Куоккала Ленин в начале мая 1907 года поехал на партийный съезд в Лондон, где на этот раз большинство оказалось в руках большевиков. С этого съезда Ленин возвратился в Финляндию в таком виде,
