Но нам со Снежаной было не до праздников — мы оказались поглощены друг другом. В общем, сам Новый Год мало отличался от подобного праздника в Гиперборее, моей родной стране — и с возрастом любимые праздники детства мне поднадоели. Во время медового месяца я даже забыл про собственный двадцать четвёртый день рождения. Даже не забыл — просто поначалу не осознал, что должен теперь справлять его в декабре — я покинул родной мир в двадцать три с половиной года осенью — и переместился в Элам, где наступило лето.
Академия сильно пропиталась духом праздника; помимо предвкушения Нового Года студенты буквально сходили с ума: с ненавистной сессией было покончено, а восстановленные башни академии вновь радостно сияли под золотистыми лучами декабрьского солнца. Студенты вновь ударились во вселенские пьянки. Впрочем, преподаватели от них не отставали. В неделю перед Новым Годом, называемую у последователей Азариэля святками, можно было часто увидеть Громобоя, выходящего из кабака «Весёлый Лось» со словами:
— Новый Год к нам мчится! Скоро пивом примемся лечиться!
Впрочем, пару раз я составлял преподавателю по специальности компанию в кабаке.
Эх, Элам, грубый мир — зато очень интересный, — подумал я, сидя за одной стойкой с Громобоем. — Где это ещё видано, чтобы студент с преподавателем на равных сидели в кабаке, пили вино и рассказывали матерные анекдоты! Впрочем, я уже не студент — никак не могу привыкнуть к этой мысли.
— Апион! — сказал Громобой, наливая себе следующую кружку красного вина. — А ты в армии был?
Я подвыпившими глазами посмотрел на своего учителя. Громобой одним залпом осушил кружку — правда, чуть ли не треть вина стекла мимо по его взлохмаченной бороде.
— Нет, учитель. Но я был рыцарем в ордене Утренней Звезды.
— Едрить-колотить! — крикнул Громобой, стукнув со всего размаху опустошённой кружкой о питейную стойку. — Что это за орден такой?
Вот ты и снова проболтался, профессиональный шпион, — мысленно сказал себе я. — Пора завязывать с выпивкой. Ладно, Громобою доверять можно, пускай знает обо мне правду.
— Я — иномирянин, учитель.
— Едрёна-зелёна! — широко раскрыл глаза Громобой.
— Я родился и вырос в мире Эрта. С детства я был вором — а с шестнадцати лет сидел в тюрьме. После того, как я оставил воровство, мой друг Ларратос Мельд принял меня в орден рыцарей Утренней Звезды, специализирующийся на Первозданной Магии, которой очень мало в моём родном мире, а также на боевых искусствах Востока. В моём родном мире восточные техники фехтования — самые сильные, особенно для бездоспешного боя.
— Ого! — боевой маг продолжал смотреть на меня с нескрываемым изумлением. — А как ты попал в наш мир, Апион?
— Переместился, скрываясь от демонических воинов в Тени Абсолюта. Меня выдавило в Межреальность. Пришлось искать пригодный для обитания мир. И мне повезло, что я вышел в Элам, имеющий так много общего с моей родиной.
— И тебе повезло, что ты попал в нашу академию, едрён батон! — слегка успокоившись, Громобой вернулся к привычным выражениям.
— И повезло с тестем — не каждому доводится стать зятем князя.
— И с тёщей повезло! Уже давно как в могиле, едрить её коромыслом!
В разговоре возникла пауза: я смущённо замолчал.
— А ты был в армии, учитель? — через некоторое время я нарушил тишину.
— Конечно! Даже два раза! Я — потомственный военный!
— Два раза, учитель?
— Апион, не называй больше меня учителем, едрён батон! Ты — боевой маг, такой же, как и я — зови меня по имени. Первый раз я служил простым солдатом — с восемнадцати до двадцати лет. После армии я пошёл в академию. Закончив её, я пошёл на пять лет служить офицером — боевым магом во флоте. После армии я два года странствовал по миру, а затем решил осесть в родной академии.
— Ты странствовал по миру, учи… Громобой? Что же интересного ты увидел?
— Да так, ничего особенного, — боевой маг, отведя глаза в кружку, сделал ещё один мощный глоток. Было ясно, что он увиливает от ответа. — Слушай, Апион! Может, ты станешь преподавателем? — спросил Громобой. — Аргомант из тебя очень толковый, и думаю, мы сработаемся.
— Благодарю за приглашение, Громобой, но не думаю, что задержусь в академии надолго. У меня есть собственная миссия, которую я поклялся выполнить: я должен убить Зорана.
— Мать твою за ногу! Ты меня пугаешь, Апион!
— Я происхожу из расы Истинных Магов, как и сам Зоран — и поэтому я способен с ним справиться. Буду способен, — поправил я, поймав взгляд бывшего учителя. — После того, как мой отец во сне передаст мне необходимые знания, — но Громобой смотрел на меня ещё более удивлённо.
— А… — боевой маг задумался, что сказать. — Что же ты собираешься делать сейчас?
— Служители Зорана уже атаковали академию. Мы не можем дожидаться, пока они объявят войну всей Мойрении: чтобы предотвратить атаку, нам надо первыми напасть на Айрос. Я должен поговорить с князем насчёт войны — и насчёт союзников, которых мы можем найти.
Мы со Снежаной миновали охрану главных врат замка, прошли внутренний двор, а затем, войдя во внутренний замок, миновали холл, где на стенах висели древние мойренские мечи и восточные ковры: как кедмийские, так и гэнни-джунские. Мы двинулись по ковровой дорожке к трону князя.
Оглядывая вытянутый тронный зал ставшего родным княжеского замка, я вспомнил собственную свадьбу: месяц назад там собрались почти все дворяне Солнцеграда и большинство магов из академии. Из столов, стоявших в обеденном зале, мы тогда составили огромный стол на сто двадцать персон, который было негде разместить кроме как в тронном зале. Нас обвенчал высший архимаг Огнезар, высший жрец Огня в Солнцеграде, заведующий кафедрой огненной магии на стихийном факультете. Из дворян пришли почти все, вне зависимости от вероисповедания: аристократии Солнцеграда никогда не была свойственна излишняя религиозность или нетерпимость, на чём сказывались светские традиции, привезённые моряками из акнийского города Рэдрига. Не пришёл только особо религиозный азариэлец герцог Велигор и его супруга Адалина.
Во главе стола на свадьбе сидел сам князь Драгомир, чей резной тисовый трон мы с Громобоем дотащили до центра зала. Напротив же, в другой главе стола сидели мы со Снежаной.
На шестом часу свадьбы Громобой, сильно напившись, начал петь непристойные песни и танцевать на столе. На песни никто внимания не обратил, как и на то, что Громобой своими сапогами из кожи дракона затоптал зелёные шёлковые ткани, привезённые из Кедмии, потому что он был слишком ценным преподавателем. Но вот после того, как князь испугался, что под девятипудовым аргомантом провалится стол, он приказал троим агентам Сумеречных Клинков спустить его на пол. С дубовым столом ничего не случилось, но Громобой, до этого ведший себя относительно мирно, начал отбиваться от агентов — пока что кулаками, без магии. И держался вполне уверенно. Ректор Балиор кинул в моего бывшего учителя усыпляющий клатхический заряд; здоровяк Громобой оказался слишком крепким, чтобы свалиться от заклятия, которое сразу вырубало даже быка или медведя. И он, не соображая, что делает, успел кинуть в ректора шаровую молнию. Балиор, вместо того, чтобы силой воли погасить магический снаряд, рефлекторно отразил его. Шаровая молния полетела в золотой канделябр, стоящий в углу: тот упал, свечи загорелись, и подожгли висящий на стене кедмийский ковёр, где был изображён кедмийский храм с тремя минаретами, а шаровая молния полетела к портрету Годимира, покойного отца Драгомира. По счастью, портреты оказались зачарованны, огонь им не грозил. Балиор взмахнул рукой, и с неё слетела толстенная струя воды, потушившая ковёр. А через пять секунд Громобой всё-таки потерял сознание.
— Эй, Апион, о чём это ты задумался? — прервала мои воспоминания Снежана, и я вернулся к реальности. Мы стояли перед князем Драгомиром, сидевшим на своём тисовом троне. По бокам князя стояли два стражника из Сумеречных Клинков.
— Будь славен, великий князь Драгомир, — поклонился я. Вслед за мной поклонилась отцу и Снежана.
