Том 13. Стихотворения

Могла бы омрачить гражданская война,
Но если был Седан, — вдвойне она гнусна!
О, мерзость! Игроки в азарте кости мечут:
Народ, отечество — для них лишь чет иль нечет!
Безумцы! Разве нет у вас других забот,
Как, ставши лагерем у крепостных ворот
И город собственный замкнув в кольцо блокады,
Сограждан подвергать всем ужасам осады?
А ты, о доблестный, несчастный мой Париж,
Ты, лев израненный, себя ты не щадишь
И раны свежие добавить хочешь к старым?
Как! Ваша родина — под вашим же ударом!
А сколько предстоит еще решить задач, —
Вы видите ль сирот, вы слышите ли плач:
К вам женщины в слезах протягивают руки;
Повсюду нищета, страдания и муки.
И что же, — ты, трибун, ты, ритор, ты, солдат, —
На раны льете вы взамен бальзама яд!

Вы пропасть вырыли у городских окраин.
Несутся крики: «Смерть!» Кому? Ответь мне, Каин!
Кто вас привел сюда, французские полки?
Вы к сердцу Франции приставили штыки,
Вы ныне рветесь в бой, готовые к атакам;
Не вы ль еще вчера сдавались в плен пруссакам?
И нет раскаянья! Есть ненависть одна!
Но кем затеяна ужасная война?
Позор преступникам — тем, кто во имя власти
Париж и Францию бесстыдно рвут на части,
Кто пьедестал себе воздвиг из мертвых тел,
Кто раздувал пожар и с радостью смотрел,
Как в пламени войны брат убивает брата,
Кто на рабочего натравливал солдата;
Кто ненависть взрастил; кто хочет, озверев,
Блокадой и свинцом смирить народный гнев;
Кто, растоптав права, обрек страну на беды;
Кто, замышляя месть, бесславной ждет победы;
Кто в бешенстве своем на все пойти готов
И губит родину под смех ее врагов!

15 апреля 1871

НОЧЬ В БРЮССЕЛЕ

К невзгодам будничным привыкнуть должен я.
Вот, например, вчера пришли убить меня.
А все из-за моих нелепейших расчетов
На право и закон! Несчастных идиотов
Толпа в глухой ночи на мой напала дом.
Деревья дрогнули, стоявшие кругом,
А люди — хоть бы что. Мы стали подниматься
Наверх с большим трудом. Как было не бояться
За Жанну? Сильный жар в тот вечер был у ней.
Четыре женщины, я, двое малышей —
Той грозной крепости мы были гарнизоном.
Никто не приходил на помощь осажденным.
Полиция была, конечно, далеко;
Бандитам — как в лесу, вольготно и легко.
Вот черепок летит, порезал руку Жанне.
«Эй, лестницу! Бревно! Живей, мы их достанем!»
В ужасном грохоте наш потерялся крик.
Два парня ринулись: они в единый миг
Притащат балку им из ближнего квартала.
Но занимался день, и это их смущало.
То затихают вдруг, то бросятся опять,
А балки вовремя не удалось достать!
«Убийца!» Это — мне. «Тебя повесить надо!»
Не меньше двух часов они вели осаду.
Утихла Жанна: взял ее за ручку брат.
Как звери дикие, опять они рычат.
Я женщин утешал, молившихся от страха,
И ждал, что с кирпичом, запущенным с размаха
В мое окно, влетит «виват» хулиганья
Во славу цезаря, изгнавшего меня.
С полсотни человек под окнами моими
Куражились, мое выкрикивая имя:
«На виселицу! Смерть ему! Долой! Долой!»
Порою умолкал свирепый этот вой:
Дальнейшее они решали меж собою.
Молчанья, злобою дышавшего тупою,
Минуты краткие стремительно текли,
И пенье соловья мне слышалось вдали.

29 мая 1871

ИЗГНАН ИЗ БЕЛЬГИИ