(аплодисменты), сама впавшая в ересь, если судить по используемым ею средствам, обреченная опираться в политике на высмеивающих ее вольтерьянцев, а в финансах — на евреев, которых она с радостью сожгла бы на кострах (взрыв смеха и аплодисменты), бормочущая в середине девятнадцатого столетия гнусные похвалы инквизиции и встречающая в ответ лишь недоуменное пожимание плечами и громкий смех, — иезуитская партия может представляться ныне чем-то удивительным, из ряда вон выходящим, неким феноменом, редкостным явлением, какой-то диковинкой (смех), чудом — если вам больше нравится такое определение (общий смех), — чем-то странным, отталкивающим, ну, чем-то вроде филина, парящего над землей в полдневный час (сильное волнение в зале), — но не более того. Она внушает людям ужас? Да, конечно. Но она не внушает им страха. Пусть же она крепко усвоит это и пусть будет поэтому скромна! Она не внушает страха, нет! Нет, мы ее не боимся! Нет, иезуитской партии не задушить свободы: для этого сейчас слишком светло. (Продолжительные аплодисменты.)
Есть, однако, нечто такое, чего мы действительно боимся, что заставляет нас трепетать, что внушает нам страх: опасная игра, затеянная нашим правительством, которое служит этой партии, хотя их интересы и различны, и которое использует все силы общества для борьбы с тенденциями общественного развития.
Господа, в момент, когда вы будете принимать решение, голосовать ли за этот безрассудный новый закон или отвергнуть его, примите во внимание следующее: ныне решительно все — наука, искусство, литература, философия, политика, королевства, превращающиеся в республики, нации, стремящиеся стать семьями, люди, живущие чувством, люди, живущие верой, гениальные одиночки и широкие массы — решительно все движется сейчас в одном и том же направлении, к одной и той же цели, одним и тем же путем с непрерывно возрастающей скоростью, являя собой изумительное гармоническое единство, которое свидетельствует, что первоначальный толчок этому движению дан самим богом. (Сильное волнение в зале.)
Движение девятнадцатого века, великого девятнадцатого века, не есть движение только одного народа: это движение всех народов. Франция идет впереди, другие народы идут за нею следом. Провидение говорит нам: «Идите!» И оно знает, куда мы идем.
Мы движемся от старого мира к новому миру. Ах, уж эти наши правители, люди, мечтающие остановить человечество в его движении вперед, опустить шлагбаум над дорогой прогресса, — подумали ли они о том, что делают? Отдают ли они себе отчет в том, какую катастрофу они могут вызвать, какое ужасающее социальное Фампу они готовят, когда в период невиданного в истории человечества движения идей, в момент, когда огромный и величественный поезд мчится на всех парах, они трусливо, подло, украдкой подсовывают подобные законы в колеса прессы, этого могучего локомотива всенародной мысли. (Сильное возбуждение в зале.)
Господа, уверяю вас, не стоит делать нас свидетелями борьбы законов с идеями. (Возгласы слева: «Браво!», голос справа: «И вот такая речь обойдется Франции в двадцать пять франков!»)
И в связи с этим, поскольку необходимо, чтобы вы полностью осознали, каковы те силы, против которых направлен ваш законопроект и на сопротивление которых он наталкивается, поскольку необходимо, чтобы вы оценили, какие шансы на успех имеет в своем походе против свободы партия страха — ибо во Франции и в Европе есть партия страха (сильное волнение в зале), она- то и подсказывает вам политику угнетения; что же касается меня, то я был бы только рад, если бы мог не отождествлять ее с партией порядка, — итак, поскольку необходимо, чтобы вы знали, куда вас ведут, в какое немыслимое единоборство вас вовлекают и с каким противником, позвольте мне сказать напоследок еще несколько слов.
Господа, в обстановке переживаемого нами кризиса, кризиса в конце концов спасительного, который — я в этом глубоко убежден — разрешится благополучно, повсюду толкуют о том, что хаос в сфере нравственности приобрел гигантские размеры и обществу грозит опасность.
Люди с тревогой оглядываются вокруг, смотрят друг на друга и спрашивают один другого: кто же создает этот хаос? кто ответственен за это зло? кто виноват? кого следует наказать? на кого обрушить удар?
В Европе партия страха говорит: виновна Франция. Во Франции она говорит: виновен Париж. В Париже она говорит: виновна печать. А человек рассудительный, который наблюдает и мыслит, говорит: ни печать, ни Париж, ни Франция не виновны; во всем повинен человеческий разум! (Движение в зале.) Да, человеческий разум. Человеческий разум, который сделал народы тем, что они есть, который вечно изучает, исследует, рассуждает, спорит, сомневается, не соглашается, проникает вглубь вещей, выносит о них суждения и неустанно трудится над разрешением проблемы, от века поставленной создателем перед его созданиями. Человеческий разум, с которым ведут борьбу, который, бесконечно преследуемый, подавляемый, теснимый, исчезает лишь для того, чтобы затем появиться вновь, и принимает последовательно, из столетия в столетие, переходя от одних свершений к другим, облик того или иного великого глашатая идей! Человеческий разум, который явился под именем Яна Гуса и не погиб на костре в Констанце (возглас: «Браво!»); который явился под именем Лютера и расшатал католические каноны; который явился под именем Вольтера и расшатал религию; который явился под именем Мирабо и расшатал королевскую власть! (Долго не прекращающееся сильное волнение в зале.) Человеческий разум, который с начала мира подвергал преобразованию общества и формы правления в соответствии с законом, все более и более приемлемым, который представал в виде теократии, в виде аристократии, в виде монархии и который ныне предстает в виде демократии. (Аплодисменты.) Человеческий разум, который являлся в образе Вавилона, Тира, Иерусалима, Афин, Рима и который явился ныне в образе Парижа; который выступал поочередно, а иногда и одновременно, в виде заблуждения, иллюзии, ереси, в виде отпадения от ортодоксии, в виде протеста, в виде истины. Человеческий разум, который является великим пастырем и который в конечном итоге всегда шествовал в направлении к справедливому, прекрасному и истинному, озаряя собой массы, возвышая души, все больше обращая народы к праву, а каждого отдельного человека — к богу. (Взрыв голосов: «Браво!»)
Так вот, я обращаюсь к партии страха не только в этом зале, но и во всей Европе, и говорю ей: вглядитесь хорошенько в то, что вы собираетесь сделать; задумайтесь над тем, какое дело вы предпринимаете, и прежде чем приступить к его осуществлению, оцените его масштабы.
Допустим, вы добьетесь своей цели. Когда вы уничтожите печать, вам придется уничтожить еще кое-что — Париж. Уничтожите Париж, придется уничтожить еще кое-что — Францию. А когда вы уничтожите Францию, придется убить еще кое-что — человеческий разум. (Долго не прекращающееся движение в зале.)
Да, я повторяю, большой всеевропейской партии страха следует оценить масштабы той грандиозной задачи, которую она, в своем героизме, ставит перед собой. (Смех и возгласы: «Браво!») Пусть даже она уничтожит и прессу, вплоть до последней газеты, и Париж, вплоть до последнего булыжника мостовой, и Францию, вплоть до последней деревушки: все равно она ничего не добьется. (Движение в зале.) Ей пришлось бы еще уничтожать нечто такое, что стоит непоколебимо, возвышаясь над сменой поколений, соединяя в известном смысле человека с богом; нечто такое, что создало все книги, измыслило все искусства, открыло все миры, основало все цивилизации, нечто такое, что путем революции всегда добивается того, в чем ему отказывают, когда оно проявляется в форме мирного прогресса, нечто такое, что, так же как свет, нельзя ощупать и удержать руками, что недоступно, как солнце, и что именуется человеческим разумом! (Долго не прекращающаяся овация. Многие депутаты левого крыла покидают свои места и направляются к оратору, чтобы поздравить его. Заседание прерывается)
