— Я тоже, — буркнул Вадим, усаживаясь на пол. — Может, ты забыл: я не посол и не проситель, я — гость. К чему было устраивать этот цирк?
— Ты пощадил моих нукеров — почему? — в упор спросил хозяин. — Ни одного не убил!
— Направляясь в гости, собак не бьют. Зачем портить имущество?
— Они унизили меня, — бросил каган равнодушно. — Я бы не стал о них жалеть.
— Ну, может, об одном все-таки пожалел бы? — с усмешкой спросил Вадим. — Опасный багатур, однако предан тебе каждой клеткой. Еще бы, ведь ты одариваешь Силой!.. Или не ты?
Бату пропустил вопрос мимо ушей. Сказал только:
— Проигравший достоин смерти. Что мне до его преданности, если он не умеет драться.
— А у тебя есть получше? — поинтересовался Вадим, рассеянно озираясь. — Мне еще возвращаться, имей в виду. То-то будет весело!
Вообще в шатре оказалось даже уютно. Решетчатые закругленные стены, накрытые войлоком, изнутри были затянуты золотой парчой. Поверх ковров разбросаны подушки, под сводчатым потолком хватало ламп — современных, хотя стилизованных под старину. Свет от них многократно отражался шелковой тканью, наполняя пространство теплым сиянием. И шум сюда почти не проникал (не то что в нынешние бетонные коробки), и тепло было, как днем. Вот только воздух мог быть и посвежее.
А перед импровизированным троном владыки стоял низкий, инкрустированный серебром столик, уставленный разнообразной снедью, кувшинами с винами и кумысом. Но главным угощением стали чебуреки, еще струящиеся пахучим дымком. Может, Бату полагал чебуреки национальным монгольским блюдом (почему нет?) или просто предпочитал их всему — в любом случае Вадим был бы рад поводу отведать их, если б мог позволить себе мясо. После давних посещений Крыма он так больше и не попробовал столь же ароматных и сочных пирожков. Или слишком впечатлился по молодости?
Прислуживали им белокожие блондинки с осиными талиями и округлыми бедрами, облаченные в легкие вуали и прозрачные шаровары, почти ничего не скрывавшие. Каждая из них вполне могла зваться «прекраснозадой», но еще завлекательней, как и положено на Востоке, смотрелись пупки: словно их искусно вырезали в упругой плоти, а затем тщательно отполировали до матовой гладкости. Бату восседал неподвижно, смежив раскосые глаза, но сквозь темные щелки Вадим ощущал пытливый взгляд, будто кагана интересовала реакция гостя на подбор наложниц. И почему смуглых так тянет на светленьких — по контрасту, что ли?
— Наверно, тебя очень доставали твоей желтизной? — сочувственно предположил Вадим. — Что ж, дурней хватает в любом народе!
— Зато теперь желтые в цене — как золото. Всегда кто-то сверху.
— А нельзя подняться иначе, чем громоздясь на других? Ну подмял ты этих девчушек — и что?
— Красота — товар, — сказал Бату. — Как оружие, как транспорт, как еда.
— Но не все ж богатства в ханстве принадлежат тебе? Женщина вольна распоряжаться своей красотой, как воин — силой.
— Женщина! — фыркнул хан. — Скажи еще: собака или лошадь. Чем она может распорядиться? Вот эти, — кивнул он на белянок, — обучены всему, но сколько шкур пришлось с них спустить! Зато теперь исполнят любую прихоть.
— Из страха? — Вадим тоже фыркнул. — Большая доблесть — запугать женщину!
— Кто говорит «пугать»? Натаскивать, дрессировать. Пока есть низкие существа…
— Низкие — потому что слабей? — перебил гость. — Не пробовал выяснять это с амазонками? Вот была б потеха!
— Не для них. Если б они походили на женщин, ходили бы по струнке. Но я не объезжаю коров.
— А как насчет «волков»? — спросил Вадим. — Их-то Орде не подмять: силенок мало. Вам и с одной Росью не сладить — как доказала недавняя демонстрация. А отгородиться не выйдет, ибо подвесить «железный занавес» просто не к чему. Значит, придется конкурировать, а здесь не обойтись без права собственности и свободной торговли.
— Хочешь научить меня западной мудрости? — спросил Бату. — У нас другие законы — «Яса», дарованная пророку Тэмучину Вечными Небесами! Не спорить же с Небом? — И добавил с насмешкой: — «Восток — дело тонкое».
Его квадратный, выстланный мощными мускулами торс затрясся от сдерживаемого смеха. В своем каганате Бату был из лучших бойцов — на древнем Востоке принято подкреплять авторитет силой. К тому ж учителя и оружие у него наверняка лучше, чем у подчиненных нойонов.
— Эти правила работают везде: от Америки до Японии, — возразил Вадим. — Кто не берет их, проигрывает. Хочешь устроить соревнование систем? Опять станем доказывать, какой строй прогрессивней?
— Мне нет дела до мира, — сказал Бату. — Вечные Небеса подарили нам Большой Круг, чтобы здесь правили монголы. Остальным придется покориться либо умереть. У них будет выбор: стать слугами или рабами.
— Или покойниками, — прибавил Вадим. — И кем тогда станешь править? Одними нукерами?
— Давай есть, — сказал каган, не посчитав нужным отвечать на явную глупость. (Действительно, когда у нас рабству предпочитали смерть?) — Чибереки стынут!
И начался ужин. Грубыми пальцами Бату брал дымящиеся чебуреки и поглощал, смачно чавкая. Горячий жирный сок стекал по его рукам, по подбородку, вокруг распространялся пряный аромат с преобладанием чеснока. Одна из наложниц, присев сбоку, аккуратно и ловко промокала сок полотенцем, не позволяя струйкам капать на ковры и нарядную одежду. Вторая расположилась возле Вадима, любезно улыбаясь, но пока скучала без дела. А его стесняла не столько мясная начинка, сколько этот навязчивый сервиз. Хорошо, угощали не пловом — а то, чего доброго, стали б кормить с ладоней. Скрепя сердце, Вадим нарушил бы принцип (на то и принципы, чтобы нарушать), уж очень аппетитно уплетал хозяин, — если бы полунагая красотка согласилась разделить трапезу. Но даже заикаться об этом не стоило: как известно, «со своим уставом…». Еще и опахальщики заглядывают в рот, попеременно облизываясь, — какая уж тут еда? Впрочем, фиников Вадим отведал — тоже давно не видел. По нынешним его потребностям в самый раз.
Затем под сводами зазвучала тягучая мелодия, и три голубоглазые блондиночки принялись выплясывать вокруг едоков, старательно копируя чужие па. Наверно, они считали, что исполняют «танец живота». Ну, полный комплект!
— Это называется желтым расизмом, — грустно сообщил Вадим. — Мерзкая штука, ничуть не лучше белого. Еще есть черный — как аукнется, говорят. — Он хмыкнул: — «Дар Небес», надо же! Ты сам-то в это веришь?
— Я беру что хочу! — прорычал Бату, рассыпая изо рта крошки. — Кто мне помешает?
— Здравый смысл, — ответил Вадим. — На крайний случай — хитрость. Без них ты по сей день доказывал бы по улицам, какой ты крутой, цепляясь к прохожим. А не сидел бы на верхотуре, поплевывая на всех, кроме равных.
— Думаешь, тебя не обломаю?
— Может, да, — сказал Вадим, — а может — нет. Зачем рисковать? Ты ж не мальчик — знаешь людей. Вдруг я из тех безумцев, для которых честь дороже жизни. А то и вовсе блаженный. Тебе еще не встречались такие? Не багатуры, нет, — просто иначе устроенные, «странники».
— Когда им вспарывали животы, — усмехнулся хан, — разницы не находили. Ты этого хочешь?
— Нет, — сказал Вадим. — Я пришел говорить, а ты все подбиваешь на склоку. И ладно бы по дороге, но ведь я уже пришел. Или на Востоке больше не ценят гостя?
Насчет монгольского гостеприимства он не был уверен — так ведь и Бату мог этого не знать. Почему не блефануть?
— Здесь тебя пальцем не тронут, — успокоил ордынец. — И на обратном пути крови не пустят — могу обещать.
Ну да, слыхали мы про бескровные казни!
