— Ну да, — фыркнула она. — Еще не хватало, чтоб ты на мне катался!
Инесса улыбнулась, явно не видя в ее шалостях скверного. Вот что замечательно в святых: не лезут с нотациями — в отличие от… э-э… святош. Это в порядке самокритики, да?
Вообще с некоторой натяжкой они могли б сойти за семью. Правда, д'Адуи как-то не вписывается — разве в дальние родичи записать? Блудный племянник, ха! Или скорее уж приблудный.
— А могу я спросить? — заговорила отшельница, дождавшись, когда ведьма притихнет. — Конечно, если тебя это не затруднит.
Богатырь покачал головой: не утерпела-таки. Хоть и святая, а все же мать.
— Спросить — почему нет? — откликнулся он. — И про Жанну мне есть чего рассказать. Но какой смысл? Пока-то ведь не доказано, что она — твоя дочь.
— А что тут доказывать? — высказалась Мишка. — Была бы потребность… обоюдная. Когда теплей друг с другом — это и есть родство.
— Чужую беду, ага, — проворчал Светлан. — А сама разве не скучаешь по мамке?
— Ну-у, не знаю, — пожала она плечиками. — Сейчас-то уж… меньше. Меня ведь подобрали, обогрели… или наоборот?
Ведьма хихикнула, внося диссонанс в трогательную сцену. Впрочем, она всегда их не выносила. Это с возрастом делаешься сентиментальным.
— Потом, ладно? — сказал богатырь Инессе. — Вот разберемся с Дори и обговорим все в деталях. Если, конечно…
— Что? — немедленно среагировала Мишка.
— Если опять не влетим в неожиданность.
— Детскую, что ли?
— Лучше уж детскую, чем…
Поглядев на приора, уже перешедшего на трусцу, лишь бы не отстать, Светлан предложил:
— Держись за мои ножны. Извини, но сбавить темп не могу — время поджимает.
— Благодарю, монсеньор, — выдохнул д'Адуи, сейчас же хватаясь за ножны, будто за стремя лошади.
Подождав, пока парень освоится с буксировкой, богатырь еще прибавил шаг, теперь и впрямь не уступая в скорости коннику. И остаток пути они одолели в молчании — включая, как ни странно, и Мишку.
На территорию лагеря гостей впустили без препятствий, сразу же направив в одну из палаток, немногим отличавшуюся от остальных. А в ней их уже поджидал Дори, вполне подходивший под описание приора: невысокий, щуплый, совсем не видный… то есть если смотрел не богатырь. И то лишь на первый взгляд. К тому ж только для самых толстокожих. Потому что от аббата… пардон, уже от магистра… прямо- таки лучилась сила, проникая едва не в каждого, кто к нему приближался, а многих, наверно, и подминая. Или, во всяком случае, очаровывая. Обаятельный, гад… даже несмотря на свою должность.
— Что значит харизма, причем концентрированная! — сказал Светлан девочке.
— Еще покруче, чем серная кислота, — пробормотала она, ежась. — Силен, бр-р-родяга!
Палатка оказалась скудна убранством, причем это не было позой — Дори впрямь не заботил комфорт… не говоря уже про роскошь. А власть он носил внутри себя, поэтому почтительности не ждал. Кого-то это напоминает, а? Хотя сила у нас разная.
Поклонившись Инессе и спокойно кивнув приору, новый магистр указал на кресла, уже приготовленные против стула, на который опустился сам.
— С тобой пока не знаком, — пояснил богатырю свою неучтивость. — Не в обиде, да?
— Да чтоб я сдох, — ухмыльнулся тот.
— Нам впрямь нужно узнать друг друга, — прибавил Дори. — Чтобы не ломать копья без смысла. И учти: через меня с тобой будет говорить Бог.
Вглядевшись в него внимательней, Светлан откликнулся:
— Знаешь, я даже готов в это поверить… хотя фраза пошлая. Одна просьба: называй его «Господом», а не «Богом» — во избежание путаницы. Или «Вседержителем» — этот термин я тоже оставляю вам. Но только не «Творцом», упаси… гм… бог.
Ответим таким же пронизывающим взглядом, магистр кивнул, принимая поправку. Все ж приятно иметь дел с равным… ну, почти. А этот его Господь, пожалуй, стоит мессы.
— Ты, верно, знаешь, что Господь бесплотен, — продолжил Дори. — И хотя он могущественен и способен на великие деяния, с людьми ему проще изъясняться, применяя человеческое тело. Так вышло, что своим рупором он избрал меня.
— С рупором Избранника я уже говорил, — хмыкнул Светлан. — А ты, стало быть, рупор Господа. Осталось выяснить, чей рупор он.
— Не думаю, что есть кто-то выше его, — ответил магистр серьезно. — Ибо тогда я бы знал об этом. Мой Господь честен со мной.
— Но, может, он говорит не всю правду? — предположил гость. — Не пробовал его расспросить?
Пожав плечами, Дори ответил:
— Всё во власти Господа, а мы лишь его слуги.
Что-то похожее Светлан уже слышал… причем недавно. Впрочем, песня-то заезженная — и кто ее автор?
— Все ж я путаюсь, — признался он. — Вокруг развелось столько божьих людей!.. И все вопят, что именно их Господь — истинный. Кому верить-то?
Нахмурившись, магистр сказал — без гнева, но с металлом в голосе:
— Римская церковь давно отошла от Господа. Она погрязла в пороках и роскоши. Уж мне ведомо, что творится даже в папских чертогах. А в большинстве монастырей и вовсе процветает разврат.
— А ты, стало быть, им судья?
— Не я — Господь.
— А-а, так ты карающий меч своего бога!.. Или, во всяком случае, его бич. Будешь устраивать массовые порки, вколачивая благочестие через задницы. Ну а тех, кого и этим не пронять…
— Бичеупорных, — подсказала Мишка.
— …предашь анафеме — через отсечение головы.
— Не лги и не распутничай, — сказал Дори с нажимом. — Не роскошествуй и не заносись.
— А как насчет «не убий»? — поинтересовался Светлан. — Или этот пункт вы принимаете с оговорками?
— Мы тщимся следовать по пути, начертанном Господом, — заявил магистр. — Но на этой тропе столько завалов!.. Что ж делать, приходится расчищать.
— И чего ты хочешь: прикончить ноэльского эпископа, истребить его команду? Или надеешься обратить их в свою веру? Или, думаешь, как раз тут твой Господь и римский… э-э… Всевышний смогут сцепиться напрямую, дабы в честной схватке выяснить, кто в этом мире небесный царь. А когда победит молодой и ярый, прежняя паства всем стадом хлынет в лоно новой церкви.
— Я знаю: это совсем не просто, — сказал Дори. — И потребует много усилий…
— А лучший довод в религиозных диспутах — это дубина, да? Или, еще лучше, меч. А уж когда заговорят пушки… Да что тебе до старикана, коего почитает Рим? Пусть умирает себе по-тихому. Или твой Господь не настолько в себе уверен, чтобы терпеть рядом конкурента?
— Но с чего ты решил, что тот умрет сам?
— Да ведь такие боги старятся — ибо их лепили с людей. И с возрастом они не делаются лучше, помалу теряя пыл и мудрость, делаясь обидчивыми и сварливыми, как большинство стариков. И твоего Господа такая судьба тоже не минует. Вот тогда он вспомнит о терпимости… но получит ли ее? Когда сам зовешь к насилию… Кстати, ты не думал, за что христиане так невзлюбили иудеев?
— Конечно же, я знаю…
— Не за это, — отмахнулся Светлан. — Подумаешь, распяли одного бедолагу с суицидальными наклонностями!.. Нет, тут дело серьезней. Ведь, если исключить небольшие добавки, христиане пришли на готовое, попросту обобрав своих предтеч, — а какой грабитель способен возлюбить жертву? К тому же, пока
