Я оперся локтями о подоконник.
— Просто говорю правду.
— И часто вы бываете… не в себе?
Всякий раз, как это понадобится тетушке. Но такая «правда» вряд ли заслуживает быть донесенной до нежных и отчего-то вдруг чуть покрасневших ушек донны Манчини. А пока я обдумывал свой ответ, Алессандра просто поднялась со стула, подошла ко мне, наклонилась и… Пришлось выпрямиться, потому что с согнутой спиной поцелуй не приносил того удовлетворения, на которое был рассчитан.
Не было азарта. Не было ежесекундного ощущения риска, как в прошлый раз. Не было жажды, которая, казалось, ничем не могла утолиться. Были спокойствие, уверенность, чувство бесконечной правильности происходящего. Был мир вокруг, слегка дремотный, как, впрочем, и полагается миру далеко за полдень. Обыкновенный, реальный и единственно возможный.
— Все закончилось хорошо? — спросила донна Манчини, отрывая свои губы от моих.
— Что закончилось?
— Ваше… задание. Или как это у вас называется?
«У нас» это называется форменным идиотизмом. В том смысле, что занимаемся всякой ерундой, находясь при исполнении. В форме, так сказать.
— Да, все хорошо. Почти все.
— Возникли какие-то проблемы?
Одна. По размеру маленькая, зато по цене…
— Та старинная штуковина. Может получиться так, что я ее не верну. Не знаю точно, сколько она стоит, но, если вы подадите прошение моему начальству, часть ущерба, скорее всего, будет компенсирована сразу, а остальное…
— Не нужно ничего возвращать.
— Но это же ценное имущество и…
Она примостилась на подоконник рядом со мной.
— Будем считать его пожертвованием в фонд… Как точно называется ваше Управление? В его фонд. И точка.
Или донна Манчини задумала на мой счет нечто коварное и немыслимо жестокое, или она… Просто идеальная женщина.
— Это неправильно.
— А влюбиться в офицера, который арестовал твоего близкого родственника, — это правильно?
— Это вообще ужасная ошибка.
— Я тоже так думаю, — совершенно серьезно сказала Алессандра. — Но вот ведь странность… Почему мне тогда так приятно было ее совершать?
Она потянула бейсболку, и так уже немного сползшую, назад, столкнула с моей головы и тихо засмеялась, когда пряди наших волос смешались друг с другом. А я точно знал, что смеются не надо мной, и почему-то это ощущение почти пугало.
— Я рассказала дяде о тебе.
— Рассказала?
— Подумала, что не стоит больше ничего скрывать.
— И он…
— Он, конечно, вынесет свой вердикт, — признала донна Манчини. — Это его право. Но у меня тоже есть право. Право быть влюбленной.
— И любимой, — добавил я.
Ее губы снова приникли к моему лицу, шепнули куда-то в щеку:
— Да, и любимой.
Где-то вдали по путанице коридоров пролетела трель звонка, возвещающего окончание очередного учебного часа.
— Можно попросить тебя о небольшой услуге?
— Тебе все можно. Особенно сейчас.
— Мне бы заполучить Адвенту отдельно от всех прочих школьников и школьниц.
— Не хочешь попадаться на глаза кому-то?
— Очень не хочу.
Алессандра улыбнулась, пробормотав что-то вроде «амато мио», и набрала на комме номер.
— Алисия? Будьте так любезны, найдите мисс Адвенту Кейн и попросите ее подойти к моей мастерской. Да, сейчас. Благодарю.
— Спасибо.
— Этого слишком мало.
— Но и услуга была небольшой.
— Это как посмотреть… — Она потянула меня за ворот рубашки поближе к себе. — Окончательную цену всегда устанавливает исполнитель.
Когда я вышел из дверей мастерской в коридор, Эд удивленно ойкнула:
— А чего это ты там делал?
— Вот так всегда. Отсутствуешь долгое время, а когда возвращаешься, о твоем существовании уже все забы…
— Ты вернулся! — Чадо запоздало попыталось на меня напрыгнуть, но было остановлено моей ладонью.
— Обнимания отменяются, — строго сказал я и пояснил: — Момент упущен.
— Ты злой! — объявила Эд, надувшись, причем не показательно, а вполне искренне. — И как с тобой вообще кто-то на работе еще работает?
— Терпят, сквозь зубы.
— Тебе нравится мучить людей? — изумленно расширились зеленые глаза.
— Конечно. Это мое первейшее и любимейшее занятие. Сразу после мороженого.
— Злой… — Еще немного обиженно буркнуло чадо, потом вздохнуло и прижалось к моему боку: — Где был, расскажешь?
— Нет.
Откуда-то из-под мышки раздалось разочарованное сопение.
— Может, потом. Попозже. Когда снимут гриф секретности.
— Значит, никогда, — подвела итог Эд.
Наверное, я бы хотел поделиться с ней отдельными эпизодами своих… хм, приключений. Очень отдельными. Но в отрыве от основной сюжетной линии эти фрагменты выглядели бы еще нелепее, чем на самом деле.
— Зато я готов послушать твои рассказы.
— О чем? — недоуменно взглянули на меня.
— Обо всем, что пропустил.
— А тебе это правда интересно? — усомнилось чадо.
— Правда-правда. Меня же рядом не было.
— Ну я… Вот, в новую школу перешла.
— Это я уже заметил.
— Дядя Амано помог, между прочим!
— Да неужели?
— Ага! — гордо заявила Эд. — С директором договорился. А то ты, как обычно, вовремя то, что нужно, не сделал.
Не сделал. Некогда было. И если события продолжат происходить в таком духе, у меня скоро разовьется стойкая шизофрения. А как иначе? Ведь получается, неважно, чем и насколько успешно занимаешься, выполняя свои служебные обязанности, если дома от тебя нет никакой пользы, кроме… Да и такой — тоже нет.
— Ты сказала ему «спасибо»?
