ватных тучах, и весь прибрежный пейзаж снова окрасился в привычные серо-голубые оттенки.
— Ты романтик, — заметила Света, я отрицательно покачал головой.
— Нет, я просто устал от жизни. Успокоение можно найти только у природы. Когда я смотрю на море, все печальные мысли покидают меня, я начинаю думать о другом — о неизменном, о вечном. В природе все гармонично и просто.
Света кивнула с понимающим видом, извлекла из кармана пачку сигарет. Это было еще тогда, когда привезенная ею с собой «заначка» не кончилась, местный табак она не одобрила. Курить она не спешила, внимательно изучала смятую картонную коробку.
— Все это конечно прекрасно, но ты не сможешь долго прожить без людей, — через некоторое заговорила она, — прячась здесь ото всех.
Я внимательно посмотрел ей в глаза, пытаясь понять, что она хочет сказать. Ветер, дувший с моря, трепал легкие прядки волос, выбившиеся из-под ее шапки. Мне все хотелось поправить их, да и шапку натянуть пониже ей на уши, а то мочки совсем покраснели.
— О чем ты говоришь? — на всякий случай переспросил я.
— Ты увез ее и запер здесь, оградив от всех контактов с внешним миром, а заодно и себя. Но не думал ли ты, что находясь в этом замкнутом пространстве вы рано или поздно начнете ненавидеть друг друга? — она склонила голову на бок, глаза ее сейчас были такие хитрые-хитрые. Ее очень интересовала моя реакция, — человеку мало для общения кого-то одного. Должен быть социум.
Я думал об этом, я часто истязал себя этими вопросами, но никак не мог придумать что-нибудь, чтобы могло помочь мне разрешить этот спор. Я оправдывал себя тем, что у меня нет выхода. Пребывание в социуме может быть опасным. Люди задают лишние вопросы, люди лезут в душу, люди сплетничают, люди любят лезть в чужие тайны. Я мог подпустить к ней только тех, в ком мог быть уверен. К тому же таким образом Ульяна целиком и полностью принадлежала мне и находилась под моим влиянием.
Мой разум нещадно атаковала навязчивая мысль о ее не очень благоприятной наследственности, которая рано или поздно проявится и сыграет дурную службу. Я боялся того, что запер себя наедине с тираном, с монстром, который пожрет меня, как только наступит время. Но я не позволю этому произойти, я буду бороться. Я перевоспитаю ее, искореню те черты, которые будут напоминать о ее матери. Я сделаю ее идеальной.
— Ты прекрасно понимаешь, что нам нельзя к людям, — напомнил я, — они могут пробудить ее воспоминания.
Света хитро улыбнулась. Она как будто читала мои мысли.
— Действительно, — весело проговорила она, — люди разрушат твою власть над ней.
Она прекрасно все понимала. Света всегда была умной девочкой, я сам ее такой воспитывал, уделяя много времени ее образованию, до тех пор, пока это было возможно.
Ей надоело вертеть в пальцах пачку, и она наконец-то закурила. Ветер унес дым в сторону леса. Огонек на конце сигареты горел очень слабо и грозил погаснуть в любое мгновение.
— Илья… — уже серьезно обратилась ко мне она, — в ней хоть что-то еще осталось от того человека, которого ты любил?
Я нервно обернулся, проверяя, нет ли кого-нибудь на пляже, кто мог бы нас слышать.
— Ты полностью переделал ее, ты уничтожил ее личность, — продолжала Света, щурясь от дыма, — зачем тогда нужно было похищать именно ее? Ты мог точно также выбрать любую уличную девку, перекрасить ей волосы и вбить в голову всю ту чушь, которую ты внушал Миле.
— Тише! — взмолился я. Не хватало только, чтобы Ульяна стала свидетельницей этих откровений. Но я сам себя запугивал: я прекрасно знал, что никого кроме нас здесь нет, а она спокойно спит дома.
— Ты ведь любил ее такой, какая она есть. Или не любил?
— Я люблю ее, — отрезал я с напором. Мне не хотелось что-либо отвечать ей, ведь сейчас она озвучила все те запретные темы, о которых я даже думать боялся. Я считал себя правым, я был уверен в том, что я делаю. Но сомнения все чаще посещали меня. А еще страшная мысль: что будет с нами дальше. Что будет весной? Что будет летом, когда сюда приедут люди? Что будет осенью? Что будет, когда у меня закончатся деньги? И дальше распродавать свое тело по кусочкам? Какие еще органы сейчас покупают? Мне предстоит узнать об этом. Но я справлюсь. Это того стоит.
— Ее или имаго?
Света улыбалась. Стерва. Ну почему ты выросла такой умной, такой понимающей, моя девочка? Почему ты не отказывалась читать все те книги, которые я тебе рекомендовал, почему ты так беспрекословно слушалась своего старшего брата? Чтобы сейчас вот так насмешливо смотреть, догадываясь, какие бури сейчас поднимаются в моей душе от каждого твоего слова.
— Я всего лишь хотел, чтобы она была счастлива, — упрямо возразил я.
— Ну да, — кивнула Света, — ты и мне хотел помочь, по совету мамочки, решившись на кровосмесительную связь. Помог же.
Я не хотел говорить об этом. Мне хотелось думать, что все это осталось позади.
— Я хотел подарить ей шанс начать новую жизнь, — продолжал я.
— Ты не предложил ей выбирать какую именно новую жизнь она хочет, — возразила Света и закурила уже вторую подряд сигарету. Ветер все время тушил огонек зажигалки. Я накрыл его ладонью, чтобы помочь ей.
— Да и хотела ли она новой жизни? Если не ошибаюсь, она была счастлива со своим мужем и дочерью.
— Он ей изменял.
— И дочь?
— Света, прекрати, — взмолился я.
— Не называй меня так! — рявкнула она, и вдруг резко вскочила с песка, — я ненавижу это имя, слышать его уже не могу. Меня зовут Лида, Лида, Лида! — она решительно пошла к самой воде, я уже было испугался, что она хочет утопиться и догнал ее, но она сама остановилась. Дым кружился вокруг ее головы.
— Я ненавижу тебя, — сдавленно проговорила девушка, — ненавижу. Во что ты меня превратил…
Море отражалось в ее глазах, делая их цвет более холодным и тусклым.
— И не смотря на все, что ты сделал, я тебя все равно люблю, — она опустила ресницы и тяжело вздохнула, — потому что нет «бывших», нет «прошлой» любви. Если мы с кем-то, то это уже навсегда. Как приговор. Как смертельная болезнь, не подвергающаяся никакому лечению. Как инвалидное кресло. Потому что любовь не может быть чем-то хорошим. Это что-то кровавое, страшное, мерзкое, самое ужасное, что может произойти, нет ничего хуже нее, — она помолчала несколько мгновений, а потом закричала, размахивая руками с потухшей сигаретой, — это клетка, это безнадежность, это рак, это удушье, это плен без выхода и надежды. Мне не вырваться, не спастись, не убежать уже никуда, не забыть. Не хватает воздуха, не хватает! — ей в лицо ударил соленый ветер с моря. Она не плакала, просто стояла, зажмурившись. Море подобралось уже совсем близко к ее обуви.
— Счастлив тот, кто никогда не любил, — заявила она со странной полуулыбкой, открыла глаза и бросила окурок в набежавшую волну.
— Кому, как ни тебе, меня понять, — усмехнулась Света, — пойду, расскажу Ульяне правду.
Она быстро пошла к занесенным снегом каменным ступеням. Я некоторое время ошарашено смотрел ей в след, а потом нагнал ее и заставил остановиться, схватив за руку.
— Ты с ума сошла! — прошипел я.
— Я пошутила, — беззаботно бросила Света.
Когда-то очень давно я любил осень — хмурое серое небо, непроглядные облака и грязные лужи. Мне нравилось гулять именно тогда, когда мокрый снег летел в лицо и путался в волосах, а под ногами лежали пожухшие листья. Это не потому, что когда-то Андрей любил такую погоду, а потому что я и сам однажды оценил ее несравненную прелесть.
Осенью окна в моей квартире всегда были открыты — пахло свежестью, увяданием и сигаретами. Ветер приносил капли в комнату и оттого они серебристой пылью лежали на всех предметах, на полках, на
