исполнены глубочайшего смысла и чувства:
— Ненавижу.
Тихое и уверенное. Пояснять не нужно. Мои слова (а до них — действия) опять оказались неправильными. Впрочем, если учесть, что за все считанные часы нашего общения я ни единого раза не был понят, как должно, можно сделать любопытный и совершенно нелестный для принцессы вывод. Это не я тугодум и бездарь, не умеющий складывать слова друг с другом. Это…
— Ненавижу.
Тот же тон, тот же накал. Очень плохо. Девчонка должна либо разреветься, либо броситься на меня с кулаками, либо начать лелеять планы жестокой мести, но только не стоять, невидяще глядя мимо. Слишком опасная тропка. Слишком болезненная для души.
— Ненавижу.
— Позвольте узнать, кого?
Зеленый взгляд медленно перетек на мое лицо. Да, я не ошибся: дела плохи. Что ж, будем изымать опухоль, пока та не сдавила душу принцессы в своих тлетворных объятиях.
— Не можете сказать? Тогда отвечу я, уж не корите за дерзость! Ненавидеть можно только себя. И мне печально узнавать, что наследница престола Империи страдает столь презренным недугом.
— Я ненавижу тебя! Вас всех!
Хм. Круг жертв расширился до безобразия. «Всех»? Еще хуже, чем никого. Не верите? А зря. Результат достигается только при полном приложении сил, мыслей и чувств к единственному предмету: будете распыляться по сторонам, ничего не добьетесь. Уж я-то знаю! Проходил. И вовсе не мимо, а рука об руку с ненавистью, злостью и прочими уродливыми спутницами.
— Прежде чем указать вам на главную ошибку, хотелось бы все же знать, за что вы всех нас ненавидите. И собственно, кого «нас»?
Некрасивое лицо скривилось, став почти отталкивающим.
— Кэра. Тебя. Отца.
— То бишь, одинаково ненавидите трех персон разного положения и достоинств. Значит, причина должна быть одна. Какая же?
Сари с полминуты смотрела на меня взглядом человека, над которым издеваются и не скрывают этого.
— Вы все бросили меня… или собираетесь бросить.
Хорошая причина. Главное, удобная для обвинений.
— Позвольте усомниться.
— В чем? — криво изогнулись тонкие губы.
— Ваш отец не может бросить вас, даже если бы и жаждал это проделать. Увы, другой наследницы нет и не ожидается, так что принцесса Мииссар неразрывно связана и с императором, и с престолом. А его величество, пока живет и здравствует, приложит все возможные силы, чтобы дочь приняла корону. Бросить… Когда вернетесь в столицу, расскажите ему о своих фантазиях: пусть папочка лишний раз посмеется!
Принцесса зыркнула на меня исподлобья, но высказывать негодование вслух посчитала недостойным. Отлично, продолжим:
— Что касается вашего наставника, у него наверняка были веские причины, чтобы лишить вас своего общества. Должно быть, неотложные дела потребовали участия Лакерена, и как только будут завершены, все вернется на места.
— Наставника… — презрительный смешок. — Настоящий наставник никогда не оставил бы своего ученика в одиночестве!
Самое глупое заблуждение, кстати.
— Настоящий наставник как раз должен время от времени давать ученику свободу действий.
— Чтобы тот совершал ошибку?
— Чтобы не чувствовал себя узником чужой темницы.
Смоляные ресницы вздрогнули.
— Темницы? Да, наверное… Но почему — чужой?
— Потому что у него уже есть своя собственная, а две темницы на одного человека… как-то слишком, не находите?
Она с силой провела пальцами по скуле вверх-вниз, оставляя на коже красный след.
— Хочешь сказать, у каждого есть…
— Место заточения? Да. И что примечательно, каждый из нас сам себе тюремщик. Так что, не нужно искать вокруг высокие стены и тяжелые засовы на дверях: просто загляните в себя.
— Ты…
— Да?
— Но ты тоже собирался… или собираешься… бросить меня. Я чувствую!
Улыбаюсь. Больше всего на свете хочу обнять запутавшегося в сетях сомнений ребенка и позволить согреться в тепле на моей груди. Хочу, но не делаю и шага навстречу: во-первых, грудь все еще болит, и не стоит что-либо к ней крепко прижимать, а во-вторых… Иногда право первого шага следует уступить противнику. Особенно если знаешь, что на следующем вдохе он станет твоим союзником.
— Если бы собирался, уже бросил бы. У меня были возможности, поверьте.
— Но ты ушел так надолго и оставил меня одну!
— Ошибаетесь, ваше высочество. Не одну. Вы остались наедине со своей судьбой, а я отошел в сторонку, чтобы не мешать вам объясняться друг с другом.
— Не понимаю…
Жалко смотреть. Сущий ребенок, да еще обиженный на весь белый свет. Я таким в юности не был. До второго рождения — пока снова не был вынужден переживать детство: вот тогда сполна насладился обидами. На всю оставшуюся жизнь.
— Вы еще не забыли о своем даре?
— Дар? — Она сглотнула и испуганно расширила глаза. — Ты имеешь в виду…
— Вашу кровь. Вы рождены Заклинательницей, ваше высочество, и сие не поддается исправлению.
— Но как же быть? Корона и все остальное… Маг не может взойти на престол.
— Вы боитесь или сожалеете?
Принцесса затравленным домиком подняла брови:
— Это имеет значение?
— Для меня.
— И как ты поступишь? — Надежда, теплившаяся в голосе, сменилась унынием: — Знаю. Скажешь, все зависит от моего выбора.
— Не угадали, ваше высочество. Выбирайте, как подскажут сердце и разум, а мне… Мне выбирать не из чего.
— Ты говоришь загадками.
Да? Не замечал. Впрочем, я ведь говорю сообразно своим мыслям, но не всегда делаю их достоянием слушателя, а потому легко могу оказаться непонятым. Стало быть, придется доверить логику размышлений словам.
— Решитесь ли вы наследовать корону или откажетесь от нее, неважно: мне все равно придется кое- чему вас научить.
— Чему же?
— Владению.
Принцесса ухитрилась улыбнуться сквозь слезы:
— О, этому меня учили все, кому не лень!
— Наверняка. Но умеете ли вы владеть собой?
— Считаешь меня несдержанной и капризной?
Вообще-то, так и есть. Но перечисленные недостатки либо поддаются исправлению, либо выгодно используются. Так же, как и страх, если разобраться в его причинах.
