— Нет. Это случилось в Истоне, Пенсильвания. Тетя Китти хотела быть рядом с Джонни, и, после довольно трудного периода, она подружилась с содержательницей тамошнего борделя. Одно за другое, и со временем тетя Китти сама стала бандершей.
— И все это будет в твоей книге?
— Во второй главе, это очень эмоциональная глава, — сказала она, вздохнув.
— Поглядим. — И он подал ей бокал с холодным Шабли.
Мэгги взяла бокал и слегка помедлила, прежде чем выпить. Она смотрела, как он наливает себе, и улыбнулась, когда Хэнк предложил чокнуться.
— За тетю Китти!
Он сделал глоток, поставил бокал на стол и потянулся за тетрадью дневника, лежащей на столе.
— Ты не возражаешь, если я прочту?
— Не знаю, что сказала бы тетя Китти, ведь это первая тетрадь, а она начала писать его в семнадцать лет.
Он читал, делая небольшие глоточки вина, сначала все подряд, потом открывая наугад.
— Это и вправду интересно. — Он всегда считал дневники девиц глупыми, полными экзальтации, заемных мыслей, написанных, чтобы потом читать среди подруг.
— Я думаю, что середина еще интереснее. Детальное описание всего хозяйства публичного дома. Это уникальный исторический срез.
Он выбрал среднюю тетрадь и начал читать. Его глаза широко раскрылись, он криво усмехнулся.
— О, да это и в самом деле интересно! Твоя тетя владела словом.
— На какой ты странице?
— На сорок второй, она рассказывает об Евгении и молоденьком торговце, приехавшем в город. — Хэнк прочел: — Евгения каждый месяц ждала приезда торговца.
— Отдай тетрадь!
Хэнк поднял дневник высоко над головой, чтобы Мэгги не достала его.
— Евгения надевала легкое платье, свои лучшие красно-черные подвязки… — Мэгги попыталась вырвать дневник у него из рук, но Хэнк прижал ее к стене, его глаза блестели озорством:
— А у тебя есть подвязки?
— Отойди, ты раздавишь меня!
— Не смущайся, хотя мне твое смущение даже нравится.
— Я позову Элси.
— Трусиха.
— Еще бы.
Хэнк прочел:
— Евгения надушила самыми лучшими, самыми дорогими французскими духами каждую пульсирующую точку…
Хэнк наклонился и поцеловал пульс на шее Мэгги.
— На запястье…
Рот Хэнка медленно приблизился к ее запястью и поцеловал его.
— Вдоль жаркой ложбинки меж ее грудей.
У Мэгги перехватило дыхание, в груди горело, в голове стоял гул. Желание наполняло ее, поднимаясь из глубин естества, его голос волновал и возбуждал ее.
Она расстегнула верхние пуговицы на рубашке. Это был возмутительный поступок, но она ничего не могла с собой поделать. Ей хотелось, чтобы он целовал ее грудь, и она невольно вздрогнула, когда он коснулся губами ее грудей над кружевами бюстгалтера.
— Продолжать?
— Да, — едва выговорила она, почти не слыша себя из-за сердцебиения.
— Она подушила соски… — читал он, изображая безумие. Своей огромной ладонью он накрыл ее грудь; она была мягкой и нежной. Она была полна любви. И если до того он горел любовью, то теперь его охватила страсть. Он знал, что Евгении осталось подушить только одно место, и когда он положит туда руку — все будет кончено. Он подумал о суетящейся на кухне Элси, ломавшей голову над его глупой затеей.
Мэгги тоже помнила о последствиях.
— Перестань, — прошептала она, — прекрати сейчас же.
Он отстранился от нее.
— Ты когда-нибудь видела, как плачут взрослые мужчины?
— Это не так страшно.
— Легко сказать.
И она положила руки ему на грудь, сохраняя расстояние между ними.
— Я хочу быть с тобой откровенной. Ты очень нравишься мне, для меня не составит труда сделать глупость и влюбиться в тебя, или сделать еще большую глупость и переспать с тобой.
— Что же в этом глупого?
— Я не похожа на тебя, для меня любовь — это очень серьезно. Поэтому это будет очень болезненно и даже разрушительно для меня.
Он посерьезнел.
— Почему ты думаешь, что для меня это не так?
— Потому что твой взгляд на жизнь сильно отличается от моего.
Он слегка встряхнул ее за плечи.
— Ты ничего не знаешь о том, кто я на самом деле, знаешь только сплетни обо мне. Дай мне шанс, Мэгги!
— Нет, я не хочу этого делать. У нас еще шесть месяцев под одной крышей, и я не хочу усложнять себе жизнь. Скоджен — второй Риверсайд, и даже если ты тот единственный, кто мне нужен, я не пойду на это. В округе нет ни одного мужчины, ни одной женщины, ни одного ребенка, которые бы не обсуждали каждый мой поступок. Я вновь, как и раньше, — «Безумная Мэгги».
— Ты не безумная.
— Все равно, не хочу влюбляться в тебя.
— Прекрасно, и что ты предпримешь, чтобы помешать этому? И что делать со мной, который уже влюблен в тебя? Впрочем, что бы ты не делала, что бы не предпринимала, тебе не удастся победить свою любовь.
— Это твоя любовь и твоя проблема, — ответила она.
— Ошибаешься, моя любовь к тебе — это и твоя проблема, потому что я сделаю все, чтобы ты тоже влюбилась в меня.
— Прошлой ночью ты обещал оставить меня в покое.
— Я передумал.
— Позволь узнать, почему?
— Когда я увидел тебя плачущей, я решил оставить все попытки… соблазнить тебя, потому что мое обещание ночью было кокетством, обманом, только для того, чтобы соблазнить тебя. Но в тот миг я понял, что не смогу скрыть своих настоящих чувств.
Мэгги улыбнулась.
— У тебя есть особенность, твои настоящие чувства достаточно хорошо видны.
Он отстранился от нее.
— А насчет Скоджена ты не прав, тут очень милые люди, но нет многих благ цивилизации: кинотеатра, торгового центра, и поэтому сплетни — их почти единственное развлечение.
— Не знаю, хочу ли я с ними встречаться.
Мэгги, впрочем, не питала к ним неприязни, к тому же, положение жены обязывало.
— Я готова взять свои слова обратно, и буду встречаться с местными жителями. Надеюсь, это не будет обед, как в прошлый раз?
— Это будут танцы в ассоциации фермеров, в пятницу вечером.
«Неужели он сказал это? Ведь он ненавидел танцы».
— Танцы? — ее лицо осветлилось улыбкой, — я люблю танцы, и какие там танцы?
