может быть довольна женщина, попавшая в рай прямиком из казармы.
Священник оказался… священником. Как раз таким, как рассказывают. На неё он даже не смотрел: то ли дремал, то ли думал о чем-то, и женщинам в его мыслях места не было.
Луиза не обижалась. Что уж там, всем известно, что жизнь в монастырях нелёгкая — хуже даже, чем на станциях или вот на Акму. Здесь хоть «Весёлый Трюм» есть, можно снять и мальчика, и девочку, а если поискать, так и поинтереснее что-нибудь, многим нравится поинтереснее. А у рыцарей… девочек точно нет. Зато друг друга они если уж любят, то по-настоящему. Это тебе не на ночь перепихнуться, а, как в кино, чувства и всё такое.
— Хотите выпить, ваше преподобие? — она протянула ему стакан с джином, — «Аркадский солнечный». Он мягкий. Попробуйте.
— Да, — отец Лукас взял стакан, покачал, послушал, как кусочки льда зазвенели о стеклянные стенки, — благодарю.
Он так и не снял перчатки.
— Зачем вам везти меня в монастырь? — Луиза, поджав ноги, устроилась в кресле напротив.
— Я не знаю, установлены ли здесь видеокамеры, — священник не притронулся к напитку, — но то, что номер прослушивается, сомнений не вызывает.
Что ж, логично. В люксах останавливаются такие гости маркграфа Радуна, о которых и самому маркграфу и его наместнику интересно знать как можно больше. Маловероятно, что для них представляет интерес рыцарь Десницы Господней, но можно понять, почему рыцарь этот не хочет рассказать о своих намерениях.
Луиза подбирала слова, чтобы поделикатнее выяснить, был ли кто-нибудь из погибших пилотов… ну, особо близким другом отца Лукаса. Слова как-то не подбирались, а, учитывая непоколебимую вежливость самого священника, спрашивать впрямую было неудобно. Да и незачем, наверное. Ну, что ей за дело?..
…Сигнальное устройство на двери мигнуло зелёным и издало переливчатую трель.
— Так, — сказал отец Лукас.
Поставил стакан и пошёл открывать.
Чусра лысого, открывать — как же!
Он нажал кнопку обзора, и какое-то время вдумчиво изучал четверых дружинников под дверью. Потом спросил спокойно:
— Что вам нужно, дети мои?
— Ваше преподобие, — донеслось из динамика, — корабль готов к выходу.
— Спасибо.
Вот и кончилась красивая жизнь. Жалко. Луиза уже успела привыкнуть. Она сбросила полотенце, вспомнила, что её одежда осталась в ванной комнате… Тут отец Лукас и обернулся.
Стиснул зубы. Отключил переговорное устройство и всё с той же непоколебимой, просто-таки стальной вежливостью попросил:
— Имейте же совесть, дочь моя. Я десять месяцев не был в отпуске.
— Простите, — Луиза даже не потрудилась делать вид, что смущена, — я думала, вы…
— Нет. Пожалуйста, оденьтесь.
Она нарочито неспешно подобрала полотенце, завернулась и, шествуя в ванную, уже совершенно отчётливо расслышала зубовный скрежет.
Сигнал на дверях запиликал снова.
Когда Луиза вернулась, отец Лукас, исподлобья глядя на запертую дверь, втолковывал настойчивым дружинникам, что он не имеет намерений отдавать им сахе Маркес на предмет установления её личности; что генетическую карту сахе Маркес, буде возникнет такая необходимость, восстановит орден Всевидящих Очей; что наличие или отсутствие у сахе Маркес документов ни в малейшей степени не является препятствием к тому, чтобы она покинула Акму. А если у дружинников или их командиров есть по этому поводу своё мнение, то он, отец Лукас, рекомендовал бы им вспомнить, о том, что в спорных случаях права всегда церковь, с представителем коей они сейчас и беседуют.
Да, через дверь.
Нет, им незачем входить.
Да, замок обесточен. Да, это препятствует его открытию с центрального пульта и нарушает правила безопасности, но ответственность за возможный несчастный случай отец Лукас берёт на себя.
— Простите, ваше преподобие, — нерешительно донеслось с той стороны, — но мы вынуждены взломать дверь.
— Таким образом, дети мои, вы воспрепятствуете выполнению воли священнослужителя.
— Так точно. Может быть, вы…
Отец Лукас потерял интерес к разговору. Развернулся. В мерцающих глазах его проглянула трогательная нерешительность.
— Дочь моя… — он помялся, — вы умеете стрелять вот из этого?
Зажимы набедренной кобуры с лёгким щелчком выпустили «Тунор». Рукоятью вперёд, священник протянул его Луизе:
— Насколько я понимаю, это более чем упрощённая модель. Для пилотов, — он неловко улыбнулся, — достаточно прицелиться и нажать на кнопку.
«Бедняжечка, — Луиза проверила заряд, выщелкнула и вставила обратно запасную батарею, включила лазерный прицел, — чему вас там учат, в монастырях?»
Пушка была новая. Такая новая, что казалось, её только-только получили на складе. Может, и вправду: выдали перед полётом и даже не объяснили, как пользоваться. Она, на пробу, вскинула пульсатор, целясь в дверь… И тут до неё дошло.
— Стрелять?
— Я молю Бога, чтоб вам не пришлось этого делать, — сквозь загар на красивом лице проступала бледность, — но, если всё-таки… Постарайтесь никого не убить. Пожалуйста.
«Эх ты, преподобный… — Луиза усмехнулась, положила пушку на маленький столик, — ты кровь-то видел хоть раз?»
Дружинники за дверью, наконец-то решились. Видимо, переговорили с начальством и получили «добро». Переливчатую трель сигнала отец Лукас проигнорировал. А вот обзор включил. Не оборачиваясь, сообщил:
— У них тяжёлый резак.
Луиза сунулась, было, поближе — посмотреть, но священник поднял руку:
— Лучше отойдите. Они уже начали.
Она вернулась к дивану, к пульсатору на столике под рукой, и, кстати, к нетронутому преподобным отцом стакану с джином. Лёд уже растаял… ну и убыр с ним, в этом стакане лёд — не главное. Когда ещё доведётся выпить «Аркадского солнечного»?
— Я не думал, что они пойдут на крайние меры, — неожиданно признался отец Лукас, — мы, рыцари, привыкли к уважению и… видимо, к безнаказанности. Не самое точное слово, но сейчас я не могу подобрать более подходящего, — он стоял у стены, сбоку от двери, не отводил взгляда от медленно оплавляющегося замка. — И, скажу вам честно, дочь моя, я не понимаю, что происходит. Простите, что втянул вас во всё это.
Луиза не успела ответить. Да и не знала она, что отвечать. А ведь он прав: что-то не то происходит на Акму, что-то странное. И страшное. Вот прямо сейчас, у неё на глазах, нарушается недвусмысленно высказанная воля священника, а значит — всей церкви. Пусть даже вопрос касается пустяка: обыкновенного установления личности, но ведь отец Лукас ясно сказал, что не желает этого…
Что он собирается делать? Что он будет делать, когда дружинники вломятся в эту дверь? Взывать к их добродетелям? Да они по нему ногами пройдут, и не со зла, а потому что просто не заметят.
Дверь заскрежетала, отъехала в сторону, дымясь расплавленными остатками замка. Двое дружинников, один — всё ещё с резаком, второй — с улыбочкой во всю широченную морду, шагнули через порог.
