К полудню появился Финрой.
В просторном доме Гоблина было людно. Там оживленно обсуждали цену, назначенную Сорхе за Пыльцу жизни, и конечно же то, что Эльрик, ну, тот, который был Эфой, вернулся утром живой и здоровый, да еще и принес совершенно вымотанную Сорхе.
Сам Эльрик отсиживался в пустом доме, который занимал когда-то Йорик. И было ему муторно до зелени в глазах. Стыдно было. С женщиной, любой женщиной, даже такой, как богиня, нельзя поступать по-свински. В плотской любви нет и не может быть победителя или побежденного. Иначе любовь превращается в войну. Как же получилось, что ночью он забыл этот закон? Не забыл даже — втоптал его в грязь, сознательно унизив женщину!
А еще отвратительное ощущение чужого присутствия. В себе самом. И если бы действительно чужого! Тогда проще было бы. Списать на вторгнувшегося неизвестно откуда чужака свою злобу, звериное упоение силой, свое желание уничтожить, смять тело и душу Сорхе. Но ведь именно что свое. Тот чужак, кем бы он ни был, являлся неотъемлемой и вполне узнаваемой частью самого Эльрика.
От этого становилось совсем тошно.
— Гостей принимаешь?
Бог войны стоял в дверях и разглядывал комнату с любопытством дизайнера.
— Куда ж от вас денешься? — Шефанго кивнул на лавку. — Садитесь.
— А ты чего на полу?
— Привычка.
— Угу. — Финрой прошел в дом. Придирчиво перебрал пальцами мех постеленной на лавку шкуры. — Волк! Где только поймал?
— Это не я. — Эльрик пожал плечами. — Это Йорик. Ну, хозяин. А волки здесь водятся. Мало, правда.
— Держи. Сорхе просила передать. — Бог вынул из-за пазухи глиняную корчажку с полкулака. — Я у нее на посылках теперь. Остальной кагал по углам сидит, глаза таращит и идти наотрез отказывается. Не знаю уж, как ты сумел ее… в общем, сумел, но ни один из этих к тебе теперь и близко не подойдет.
— Они меня за кого принимают? — угрюмо поинтересовался Эльрик, принимая корчажку. — За маньяка?
— Они не принимают. Чувствуют они. Выражаясь языком общедоступным: нутром чуют. — Финрой вздохнул и достал из кисета трубку. — Может, все-таки отсыпать тебе травки?
— Спасибо, не надо.
— Ну, как знаешь.
— Что они чуют?
— Да если б я знал. — Бог подергал себя за смоляной ус. — Я вот тоже чувствую. Объяснить только не могу. Меч еще этот… Ладно, когда идти-то думаешь за другом своим?
— Сейчас. — Эльрик поднялся на ноги.
— Можно я докурю? — Финрой ухмыльнулся. — Без меня тебе туда все равно не добраться.
— Ладно. — Шефанго исчез за занавеской, отделявшей от комнаты крохотную спальню. Через минуту вышел…
— Опаньки, — сказал Финрой и поднял выпавшую трубку. — Ты и вправду девица! Я думал, врешь.
— И сейчас меня зовут Тресса. — Девушка повела плечами, встряхнулась, заново привыкая к одежде, ставшей слишком просторной. Придирчиво оглядела новые замшевые сапожки. Старые, разношенные, но, увы, слишком большие забросила в угол. — По-моему, так лучше, не находите?
— Лучше, чем что? — Бог войны понаблюдал, как прошлась шефанго из угла в угол.
— Лучше, чем мужчиной?
— Конечно, — с энтузиазмом подтвердил Финрой. — Девица вообще лучше, чем парень. Что, идем?
— Идем, — кивнула Тресса. — Вот только причешусь.
… Морок. Обман.
Тело само дергается назад. Жуткая, бесформенная тварь расплывается, сливаясь с туманом.
Что-то кричит за спиной Эфа. Настоящая. Живая.
Зеленая муть душит. Нечем дышать.
Йорик рванул из ножен мечи. Крутнулся, рассекая туман, как живую плоть. И взвыло вокруг. Заплясало. Шарахнулось. Легкие жадно глотнули воздух.
В бой, как в танец.
Мечи гудели, упруго подавалась под ногами земля, выгибались, отдергивали плети-щупальца зеленые, мутные твари. Расступались и тут же снова смыкались вокруг, сближались, затягивая редкие просветы. Все труднее становилось дышать. Бесплотные ленты сплетались, не пускали воздух. И клинки, казалось, тяжелели с каждым взмахом.
Удар. Еще. И еще. Не уйти уже от боя — мутная взвесь окружила со всех сторон. И надо драться. Чтобы те, кто остался, чтобы Эфа… Она жива еще. Глухо, издалека, как сквозь вату, но голос ее был слышен.
Вздох.
Последний?
Нет. И хватает сил, чтобы полоснуть клинка ми, вслепую, наугад. Полоснуть. Попасть. По вяз кому, податливому, как вата.
Воздух… как не хватает воздуха… Черные пятна перед глазами. Шумит в ушах кровь. И рукояти мечей выскальзывают, выпадают из ослабевших пальцев…
Все.
А со следующим вздохом воздух, чистый, показавшийся неожиданно холодным, хлынул в легкие. Йорик хватанул пальцами, нашаривая мечи, не нашел и инстинктивно дернулся в сторону — вырваться из проклятого тумана. Но на плечи и на ноги навалились. Он зарычал, выгнулся, пытаясь освободиться…
— Злой у тебя командир, — прокаркал где-то рядом неприятный голос. В глазах прояснялось медленно.
— Не злой он.
Эфа? Ну да. Эфа. Мутновато-расплывчатым пятном узкое лицо в обрамлении белых волос.
— Просто бой еще не закончен. Йорик вздохнул и закрыл глаза:
— Я не злой. Это точно. Эфа, ты мне не кажешься?
— Что?
Диковатые алые огни. Клыки скалятся в улыбке:
— Бредите, сэр Хасг?
Тяжесть на плечах исчезла, и в поле зрения рядом с Эфой появился мужчина. Громадный.
Черноусый. С короткими седоватыми волосами. Смотрел задумчиво и с любопытством. Словно оценивал.
— Давно ли я сэр? — Язык ворочался неохотно. Как будто отвык. — Я даже не дворянин, где уж в рыцари?
— Посмертно. — Эфа пожала плечами. — Ну, то есть вообще-то ты считаешься пропавшим без вести, но это так, из вежливости. Тебе дворянство дали и рыцарское звание за спасение «Гончей». Как бишь там… «Ценой своей жизни…» и все такое.
— Ты вспомнила, — констатировал Йорик и — сел. Голова закружилась. Орк снова прикрыл глаза. — Вспомнила.
— Ты как?
— В порядке. Но у меня масса вопросов.
