если семья захочет похоронить его рядом с предками. Должно быть, он очень хотел пробраться в Австралию, если не побоялся акул. Надо пожалеть этих людей. Говорят, что Австралия — старейший континент в мире, но она предназначена только для белых людей.
— Не забывай об аборигенах, мама, — сказала Лола. — Нужно только съездить в Кросс, если хочешь увидеть разноцветную кожу. Не всех еще китайцев оттуда выдавили.
Люк встал:
— Эбби, нам пора домой, — он окинул взглядом комнату. — Извините, но у нас с ней завтра тяжелый день, я думаю, что у вас тоже.
Он был почти груб, но не выглядел усталым или озабоченным. Он даже не изобретал предлог, чтобы вежливо откланяться. А Эбби более чем готова была идти. Моффаты любезны, но не самая веселая компания в мире. К счастью, надоевшая тема губной помады иссякла. Даже Люк как будто забыл о ней.
Они шли вниз по склону. Ночной воздух был свежим и прохладным. Люк оставил свет над парадной дверью, так что тропинку было хорошо видно. Ночь казалась странно темной. Но что-то изменилось. Только дойдя до двери, Эбби поняла, в чем дело.
— Люк! Лодка исчезла. Джок уехал.
И, правда. Пропал не только желтый квадрат света из окна кабины, но и темный контур лодки, река казалась пустой.
— Какое счастье! — воскликнула Эбби. — Послушай эту божественную тишину. Никакого граммофона. Честно, эта его мелодия сводила меня с ума. И ты помнишь, я говорила, что он приходил сегодня спрашивать насчет работы. Я не знаю, может, я слишком подозрительна, по это не тот человек, которого я бы хотела видеть рядом. Льстивый и в то же время наглый.
— Жаль, что он так беспокоил тебя, — сказал Люк. — Но не будь слишком оптимистичной. Он, возможно, вернется.
— Разве бродяги периодически не переезжают?
— И возвращаются в старые любимые места.
Однако Эбби чувствовала какое-то дьявольское веселье. Они не могли избавиться от Моффатов, но странствующий лодочник не будет досаждать ей какое-то время.
Жаль, что ее настроение не передалось Люку. Он сразу стал каким-то усталым. Его лицо вытянулось, взгляд потух. Эбби спросила с беспокойством:
— Люк, ты плохо себя чувствуешь?
— Все в порядке. Просто устал. У меня был тяжелый день.
— Тогда зачем ты согласился пойти к Моффатам?
— Думаю, мне просто немного жаль их. У них тоже своя трагедия, с Милтоном.
— Тоже? — спросила Эбби. — У кого еще?
— Я просто думал о том бедняге, которого выловили в гавани. Так далеко от дома. Он прошел весь этот путь, чтобы умереть.
— Как трогательно, что ты огорчаешься из-за этого. Не то, что Милтон. Он сказал, что это просто еще один Чинк. Неужели все эти люди думают, что Австралия рай, и рискуют жизнью, чтобы добраться до нее?
— Люди совершают иногда отчаянные поступки по личным причинам, — сказал Люк медленно. — Бывает, не знаешь, что самое худшее: физическая опасность или душевный ад.
— О чем ты говоришь? — спросила Эбби с беспокойством.
Он попытался рассмеяться. Вдруг он обнял ее:
— Забудь, милая.
— Ты сейчас так похож на своего брата. Помнишь тот вечер в моей квартире, когда Эндрю без конца возвращался к вопросу о цветных? А у нас не было настроения вести интеллектуальные беседы. Я им просто восхищаюсь. Как жаль, что его не было па нашей свадьбе.
— И мне жаль.
— Ты давно не слышал о нем? Он действительно на Аляске?
— Он собирался писать работу о первобытном обществе, — сказал Люк. — Он всегда возвращался к примитивному образу жизни и не только в мыслях. Цивилизация двадцатого столетия, по его словам, вовлекла себя в клубок противоречий. Эндрю всегда мечтал выяснить, остается ли еще человеческое сердце духовной субстанцией или это просто мотор. Он часто говорил об этом. Помнишь?
— Да, — тихо сказала Эбби, боясь разорвать невидимую нить понимания, возникшую между ними. Казалось, его отпустила судорога. Лицо Люка смягчилось. Так случалось всегда, когда он говорил о своем старшем брате, которого очень любил и который заботился о нем с того момента, когда они неожиданно осиротели. Люк тогда еще был подростком, Эндрю был единственной семьей Люка до встречи с Эбби.
— Наконец-то у него будет предлог отрастить бороду, о которой он всегда так мечтал, — сказала Эбби. — Держу пари, что она уже огромная. Я ни разу не читала его писем. Как давно ты не получаешь их?
— Около шести месяцев. Не думаю, что на ледяных вершинах очень часто бывает почта.
Эбби хихикнула:
— Не могу представить себе почтальона в красной униформе, пробивающегося сквозь снег. — Она сама себе напомнила о настоящем, заговорив о красной униформе. — Почему я сегодня не надела хлопчатобумажное платье? — простонала она.
— Эбби, перестань думать об этом! Я знаю, что сегодня был не очень приятный день для тебя. Но не держи зла на Австралию. Или на меня.
— На тебя! За что?
— За то, что я оставляю тебя одну.
— Но ты не мог знать, во что я влипну. Ты всегда говорил, что я непредсказуема.
Он наконец улыбнулся;
— Ты такая и есть. Завтра мы докопаемся до истины. Ты мне веришь?
— О, Люк, конечно!
Если бы он всегда был таким. Когда он поцеловал ее, сначала нежно, потом с нарастающим желанием, почти отчаянием, как будто их физические отношения были единственной реальностью, Эбби заразилась его возбуждением и забыла обо всем на свете.
И только потом ей пришла в голову мысль, что Люк вел себя так, как будто пытался избавиться от страшных кошмаров. Каких кошмаров? Что она еще не знала о нем?
На рассвете Эбби проснулась от слабого шума мотора на реке. Ее сердце упало. Она догадалась, что это за звук. Это Джок возвращался на своей обшарпанной лодке с увеселительной прогулки. В тот же момент бледный квадрат света в доме Моффатов исчез.
Было ли это совпадением?
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Яркий купол неба висел над выгоревшими холмами, острыми кипарисами и эвкалиптами и скоплением зданий, разбросанных от холмов до края воды. Мост висел темной аркой в конце каждой улицы. Когда Люк поворачивал машину, он временно исчезал, чтобы снова торжествующе появиться угрожающей радугой на фоне мирного неба.
Эбби сидела между Люком и Лолой. Когда они выезжали из ворот, зимородки неожиданно разразились громким хохотом, выражая возмущение из-за неполученного завтрака или насмехаясь, как будто знали о назначении этого раннего путешествия.
Лола болтала всю дорогу просто потому, что никогда не молчала. Люк вставлял ничего не значащие замечания. Он выглядел решительно настроенным в то утро. Это казалось его новым постоянным настроением. Эбби задумалась над тем, станут ли такие мгновения, как прошлая ночь, все более редкими, по мере того как он будет все больше погружаться в свои дела, как многие мужчины в этом стремительном городе. Она молчала, пока болтовня Лолы журчала где-то над ее головой, и едва слушала, пока не осознала, что к ней обращаются.
— Ты не должна думать, что Милт совсем чокнутый, Эбби. Ты бы видела его до несчастного случая. Он был, как Люк — сильный, энергичный и расторопный. Люк, не мог бы ты его развлечь немного до отъезда в больницу? Видишь ли, он любил охотиться на кенгуру. Послушай, нельзя ли это устроить в конце недели?
