«хорошее и плохое»! — Василий Петрович с размаху грохнул кулаком по столу. — Что за мракобесие? Мы в двух шагах от двадцать первого века, а ты мне о религии. Они ж науку, передовую мысль на кострах жгли!
— Вася, это в средние века было, — Ангелина Ивановна примирительно погладила мужа по руке, — да и не в России. А у нас, ты же слышал, сколько духовенства уничтожили. А церквей сколько разрушили, закрыли? А ведь там только доброму учили.
— Хватит болтать! — Василий Петрович несколько раз резко взмахнул рукой, так что супруга в испуге отшатнулась. — Тысячу лет они дурили мозги народу! Учили-учили! И что? Европа строила дворцы, заводы, у них — Париж, Версаль, Рембрандт, Шекспир! А у нас? Дурдом на кривой версте? Пьяная слобода? Рабов из людей делали? Была б моя воля, я б их опять на Соловки!
— Что ж ты говоришь! — Ангелина Ивановна в ужасе прикрыла лицо руками. — Как это на Соловки? У нас что же, умных людей нет, писателей, поэтов? Чайковский, Достоевский, Чехов! А Патриарх? С ним же сам президент встречается, благословение берет.
— Это политика, — Василий Петрович с силой ударил правым кулаком по левой ладони, — да и вообще, наш президент с кем угодно готов облобызаться, не то, что с Патриархом. У нас, в конце концов, церковь отделена от государства. Пускай у себя там учат, — он указал в сторону Больших Рос, — а мы туда ни ногой! Мы еще посмотрим, какие статьи у них на лбу написаны, — Василий Петрович погрозил в окно кулаком, — пойдут у меня по этапу! — он резко повернулся и вышел из комнаты. На ходу задел рукой лежащую на маленьком столике книгу «Русские полководцы». Та с шумом рухнула на пол, раскрывшись на страницах, с которых на Ангелину Ивановну взглянули два спасителя России — Суворов и Кутузов. Оба в расшитых золотом генеральских мундирах, с блистающими орденами, а у Александра Васильевича прямо посередине груди уместились целых три белого металла креста. Смотрели же оба — генералиссимус и фельдмаршал — строго и внимательно, так что Ангелина Ивановна, смутившись, поспешила поднять книгу и положить на место.
— Да что у этих есть? Что они могут? Чему за тысячу лет научились? — гремел в соседней комнате голос Василия Петровича. — «Аллилуйя» петь? То ли дело у них — Джордж Вашингтон, Кеннеди, Рузвельт! А Всемирный торговый центр? Тысячу лет такой простоит, его никакой динамит не возьмет! А Рокфеллер-центр? Уолт Стрит? Диснейленд? А у этих? Валенки, самогон, да «шумел камыш…»
«Господи, о чем он говорит? — с сокрушением подумала Ангелина Ивановна, — один наш Пушкин перевесит весь Североамериканский континент, вместе с Англией и Западной Европой!»
Перед сном она попыталась вернуться к давешнему разговору, дескать, согласимся, ведь вреда никакого, а польза налицо. Но Василий Петрович накрылся с головой одеялом и оттуда, как филин, лишь единожды ухнул:
— Нет!
Знать сильно осерчал, поняла Ангелина Ивановна, тут уж проси не проси — безполезно! Она отнесла в школу их отказ. Этот голос оказался решающим не в пользу нового предмета. Так что затею отложили. Она сообщила об этом мужу между прочим, думая, что того это ничуть не взволнует. Однако Василий Петрович просто расцвел улыбкой. Более того, и в этот и на следующий день, он безпрерывно улыбался и шутил — такого за ним давно не водилось.
Он действительно решительно и безповоротно выздоровел. Изводящие его голоса замолкли, страхи улетучились, и голова сразу же распухла от новых мыслей и проектов. Напевая себе под нос «Гром победы раздавался», он гулял по участку и мечтал, как бы ему заполучить себе в друзья нового заместителя губернатора Клаунаса…
* * *
Послушай, ври, да знай же меру.
Грибоедов А. С.
В начале октября из Балтии недобрыми посланниками поползли циклоны с сильными ветрами и дождями. От стекающих со склонов долины вод озеро ходило ходуном, но чудом держалось в пределах берегов. Жуткого вида тучи, задевая черными брюшинами кромку леса, двигались крyгом против хода часов. Дождь колотил по крыше и сбивал листву с берез и осин в примыкающей к участку рощице. Зябкая оторопь сковала дом. Пылающий в камине огонь, сколь не силился, не мог прогнать холод и вернуть жизнь в застывшие стены.
Ангелина Ивановна захандрила. Поглядывая на огонь, она вязала безконечный шарф, но глаза то и дело наполнялись слезами, и она откладывала рукоделье. Вечером, когда вернулся с работы муж, едва не кинулась ему в ноги:
— Не могу, сил нет терпеть эту тоску, отпусти нас с сыном в город. Да и ему, представь, по этим раскисшим дорогам утром уезжать и вечером возвращаться. Как тут будешь нормально учиться?
— Да что сын? — вскипел
