— Видели мы кто к кому приставал, — пробурчал Василий Петрович, — и родственников гимнастки знаем, — он посмотрел на уроненного кем-то с пьедестала гипсового мужика с молотом и спросил:
— У прокурора следы побоев были на лице?
— Да, — грустно сказал сержант.
— Очень заметные, вот такой фингал, — добавил Юрик и очертил на своей щеке кружок.
— Не показывай на себе, — Василий Петрович погрозил сыну пальцем и тяжело вздохнул, — тут хочешь — не хочешь, а поверишь в нечистую силу. Ты как думаешь, сержант?
— Думаю, просто лишку хватанули, но может, и бес попутал? — неуверенно предположил тот.
— То-то и оно! — Василий Петрович огляделся по сторонам. — Наши гости не случайные люди, они огонь и воду прошли по части выпивок и банкетов. Так просто тут никого с ног не сшибешь. Нет, что-то нечисто с этим Хэллоуином! Перебор какой-то.
— И с дедом твоим перебор, и с полетом, — вмешался в разговор Юрик, — потому что никуда ты не летал, а просто бегал с закрытыми глазами. А дед твой только на портрете у нас дома и больше нигде.
— Раньше я тоже так думал, — признался Василий Петрович, — а насчет полетов… Ты знаешь, Юра, что если сильно разбежаться, раскинуть в стороны руки и изобразить рев мотора, то обязательно превратишься в самолет?
— В какой самолет, — поинтересовался сержант, — в МИГ или СУ?
— В ТУ, — пошутил Василий Петрович и тут же построжал: — Иди, проверь, что за шум у ворот?
Но тут подбежал второй сержант и доложил:
— Командир, там, это самое, из деревни пришли, с иконами крестами, песни поют, может у них тоже банкет? Прикажете коньяка им дать?
— Да какой коньяк, какие песни? — всполошился Василий Петрович. — Этим что еще надо?
Чем ближе он подходил к воротам, тем явственнее слышал пение или, скорее, распевное чтение молитвы:
— Спаси, Господи, люди Твоя, и благослови достояние Твое, победы на сопротивныя даруя, и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство…
Он приоткрыл створку и осторожно, словно опасаясь выстрела с той стороны, выглянул. Увидел священника с золотым крестом в руках, своего тезку, Василия Петровича, держащего что-то вроде флага с изображением Иисуса Христа, заметил и старух из пряничного домика. Те, словно две свечки, светились в ночном сумраке таинственным голубоватым светом. Были и еще люди с большими крестами, церковными знаменами и иконами. Все это довольно большое собрание людей продолжало то ли молиться, то ли петь на понятном ему лишь отчасти языке:
— Радуйся, Кресте, образе неописанный и многоименитый, Древо требогатное, страшно же и всеблаженно; радуйся, Кресте всесвятый и всесильный; радуйся, хранителю жизни нашея, Господень Кресте многопетый. Кресте Честный, хранитель души и тела буди ми, образом своим бесы низлагая, враги отгоняя, страсти упраждняя, и благословение даруя ми, и жизнь и силу, содействием Святаго Духа, и честными Пречистыя мольбами.
— Это они на эстонском поют? — спросил за спиной один из сержантов.
— Уйди, дубина, — оттолкнул его локтем Василий Петрович и полностью вышел за ворота.
— Чем обязан? — спросил он визитеров, стараясь выглядеть как можно строже.
— Да что вы творите, братцы? — вопросом на вопрос ответил тезка Василий Петрович, как-то уж слишком растягивая слова, словно продолжая молиться. — Что у вас за шабаш? Все бесы окрестные к вам слетаются. Ажн свист в воздухе стоит. Далеко ли до большой беды? Тут и землетрясение, и пожар возможен. Всю округу погубите!
— Не понимаю, о чем вы, — Василий Петрович почувствовал сильное головокружение и даже тошноту. Еще он ощутил страх пред этими людьми, перед их крестами, иконами и прочим церковным реквизитом. Ему хотелось спрятаться за створкой ворот. Он так бы и сделал, если бы не являлся подполковником милиции. Положение обязывало проявлять твердость и говорить командным голосом:
— Я жду объяснений! Эта частная территория, на которой я вправе предпринимать любые действия, не
