вступающие в конфликт с законами Российской Федерации. Я понятно излагаю? И вообще, жены моей Ангелины, здесь не было, и нет, она в настоящий момент в городе проживает, — последние слова Василий Петрович сказал неизвестно зачем, они просто помимо его воли сорвались с языка.
— Еще бы, откуда тут вашей супруге взяться? — голос Анфисы Сергеевны прозвенел серебряным колокольчиком. — Такие безобразия только в отсутствие порядочных жен творятся. А ваша Ангелина Ивановна именно из таких.
— Да она у него не Ангелина, а Ангелица, — подала свой вековой голос Анна Васильевна. — Только за ее слезы и терпит Господь этакого остолопину. Кстати, внучка, спроси-ка ты у него, откуда это он зараз взял столько маленьких мужичков и теток, всех себе под рост? Просто цирк лилипутов!
— Да что ж тут непонятного, бабушка? Некоторые люди сначала вверх растут, пока еще юные годами, потом взрослеют и начинают расти вниз. Иногда совсем на нет сходят. Лишь одно имя и остается. Вот говорят: «Березовский или Чубайс», а посмотришь — и не видно никого.
Василию Петровичу совсем не хотелось возражать, ему почему-то подумалось, что визитеры говорят вполне правильные вещи. Но стоящие сзади сержанты вернули его к реальности, спросив, не следует ли применить против непрошеных гостей спецсредства?
— Нет! — прикрикнул он, повернув голову к плечу. — Кругом марш! Я вам применю! А вы, — обратился он к церковному собранию, — прекратите оскорблять власти, я при исполнении!
— Это он при исполнении коньяка накушался и с бесом по воздуху летал! — охрипшей голубкой проворковала Анна Васильевна. — И граждан чуть насмерть не зашиб, остолопина.
— А мы тут благорастворяем воздyхи молитвой, — попытался сгладить остроту момента отец Николай и высоким тенорком затянул: — Спаси, Господи, люди Твоя, и благослови достояние Твое, победы на сопротивныя даруя, и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство…
Священник смотрел ласковым взглядом и осенял крестом ворота, Василия Петровича и сержантов, так никуда и не ушедших. Однако его усилия обстановку не разрядили. В глубине участка послышался разноголосый шум, он приближался и завершился явлением трех диковатого вида фигур.
— Вся районная медиа-культура, — кричала полная дама в, несвежего вида, зеленом балахоне, — подчиняясь ответственности момента, готова единым строем дать отпор религиозному мракобесию… бесию… — она запнулась, икнула и, безпрестанно повторяя последнее слово, скрылась в темноте.
— Нехорошо вы поступили, Василий Петрович, я папе все расскажу! — озираясь по сторонам, хныкал начитанный паренек в сильно измаранном красном прикиде. По характерным следам на штанах было понятно, что касающиеся его персоны давешние опасения Семена Моисеевича оправдались. — Все папе расскажу! — в хныканье юнца послышались угрожающие нотки. Но когда Василий Петрович цыкнул, он, высоко вскидывая тощие ноги, умчался в мрак вслед за медиа-вумен.
Рядом, размахивая фалдами растерзанного ярко-оранжевого плаща, мычал Лаврентий Ливеров:
— На поругание черносотенцам отдали нас! Невинных страдальцев. История еще даст оценку через регулярное отключение электричества…
Конец этому положила Анна Васильевна, с французской хрипотцой скомандовавшая:
— Изыди, нечестивец!
После чего Лаврентий Ливеров исчез с необъяснимой быстротой: только еще был тут, а через мгновение плащ его оранжевой тенью промелькнул уже среди отдаленных деревьев…
— Как тараканы разбежались, — сказал кто-то из церковного собрания.
— Погоди, еще не все, — возразила Анна Васильевна.
Действительно, через несколько мгновений сквозь строй из двух сержантов протиснулся совершенно расхристанного вида лохматый мужик с багровым лицом. Он волочил по земле гитару и, нарушая все законы гармонии, напевал:
— Просто беги, продолжай бежать! Продолжай бежать…
Никто не сказал ему ни слова, и он, не замечая никого вокруг, ушел в свою собственную сторону, выбрав, наверное, самую для себя привлекательную точку в темноте…
— Теперь все! — подвела черту Анна Васильевна. — Можно завершать визит. Батюшка? Домой?
