Петровича тронул тезка Увин.
— Смотри, — он указал рукой на маячившую впереди спину великана, — это дед Макар. По матери он русский, а по отцу литовец, Ляугминас. Три дня назад приехал из Каунаса, чтобы строить здесь храм. Припоздал, конечно, но дело не в том, дело в намерении. Ты вот местный, коренной русский, а храм пытаешься закрыть, разрушить. Не странно ли это?
— С чего ты взял, что я собираюсь что-то рушить? — Василий Петрович изобразил на лице удивление. — И закрывать что-либо у меня нет полномочий. Так что вздор ты несешь, тезка. Лечись!
— Да не вздор, — грустно улыбнулся Увин, — ведь шила в мешке не утаишь. Ладно, я тебе притчу хочу рассказать. Вчера от деда Макара услышал. Чего-то хочется мне поделиться. Притча такая. Жил в Каунасе один ростовщик — ни жены, ни детей не имел. Жадный человек, из должников соки выжимал. Много уж денег скопил. Но что от них проку, если ты ни пьяница, ни мот? Решил он приобрести какое-то настоящее сокровище, чтобы лишь у него такое было. Обратился к одному из своих должников, человеку пронырливому и во многом сведущему. Говорит ему, мол, достанешь мне уникальную драгоценность, прощу тебе долг. Тот, по-прошествии времени, предлагает ему купить безценное сокровище — картину старого мастера, известную мировую жемчужину. Такую, прежде чем купить, надо похитить. Но разве испугаешь этим ростовщика? За его душой чего только нет? Словно похотью распалился ростовщик: куплю, кричит, никаких денег не пожалею! Купил. И с той поры каждую ночь любовался этим перлом мирового художества. «Из всего человечества ты выбрала меня, — умилялся он, — и мне одному принадлежишь!»
Прошло много лет. Однажды к нему пришел посыльный из больницы и сообщил, что некий умирающий призывает его явиться к своему одру. И кого же увидел там ростовщик? Своего бывшего пронырливого должника. Со слезами тот каялся, что с картиной совершил подлог. Что никакой это ни шедевр, а просто очень хорошая копия. Просил прощения, чтобы спокойно ему умереть. Ничего не ответил ростовщик, выбежал прочь, терзая себя за волосы. Нет, ни денег жаль было ему, а того, что столько лет с восхищением поклонялся он никчемной вещи. Тут хватил его удар и, обездвиженный, упал он на землю. Его положили в соседнюю с его должником палату, и земную юдоль оставили они почти одновременно. Только должника на кладбище провожали родные, а его — лишь гробовщик и могильщики…
— Ну и зачем мне все это знать? — усмехнулся Василий Петрович. — Я денег в рост не даю и ценности похищенные не скупаю.
— Это ж притча, буквально ее понимать не надо. Знаешь, почему для многих вера в Бога вещь недоступная? Потому что ложь обратилась для них в плоть и кровь, сделала истину несовместимой с ними. Потому что они верят в ложь и покланяются ей. Увы, ложь для многих стала страшной болезнью, поставившей нынешний мир на грань катастрофы! А каково будет однажды узнать, что ты всю свою жизнь поклонялся лжи, обыкновенному вранью?
— Да отстань ты от меня, — отмахнулся Василий Петрович, — возвращайся к себе и в своем отделе проповедуй!
— Я как раз хотел сказать, завтра уезжаю в Питер, надо комиссию проходить. Но сюда еще вернусь. И знай, приход этот в обиду не дам!
— Ну и хорошо, только тут и без тебя защитников полно, — Василий Петрович обвел рукой движущуюся толпу, с обильным вкраплением омоновских коротко стриженных голов.
— Пусть так, — согласился Увин, — но я тебя предупредил…
У храма их встретил колокольный звон. Верующие запели молитву:
— Правило веры и образ кротости, воздержания учителя яви тя стаду твоему яже вещей истина: сего ради стяжал еси смирением высокая, нищетою богатая. Отче священноначальниче Николае, моли Христа Бога спастися душам нашым.
И опять Василию Петровичу показалось, что он слышит голоса омоновцев. У входа Анфиса Сергеевна поджидала полковника Смирнова. Когда тот подошел, пригласила его внутрь. Пузынёву удалось протиснуться следом. Все они остановились в притворе перед двумя закрытыми дверьми. Василий Петрович только теперь обратил на это внимание. Накануне, когда заходил в храм, никакого второго входа он не заметил.
— Вот перед вам две двери, — сказал Анфиса Сергеевна, — правая ведет собственно в храм, а левая в кладовую. Я полагаю, что случилось следующее… Макарий, помоги, — обратилась она к великану. Тот подхватил прислоненный к стене лист ДСП и закрыл им один из входов.
— Вот теперь перед вами осталась одна дверь и ведет она в подсобное помещение, — продолжала Анфиса Сергеевна, — кто-то вчера, наверное, сдвинул с места эту фанеру и забрикадировал вход в церковь. А ваши люди искали вот в той комнате, — она указала рукой на кладовую.
— Что за
