— Что как? Если бы со мной одним произошло, то едва бы вывернулся. А тут целый отряд. Всем вместе легче отбрехаться.
— А что на самом-то деле было?
— Да то и было, что говорим, только с некоторыми нюансами. Но о них лучше и не думать, запутаешься совсем.
— Это почему так? — Василий Петрович внимательно смотрел на майора, пытаясь понять, лукавит тот или нет?
— Потому что, как только пытаешься все разложить по полочкам, тут же попадаешь в непонятку. И сам себе говоришь: не может быть!
Нет, похоже, майор был искренним, Василий Петрович чувствовал это нюхом оперативника.
— Ты внятно расскажи, — попросил он.
— Да что я? Я-то угодил во все это позже. Вы сами послали меня в церковь: мол, проверь там все. Помните? Я и двинулся. Обошел церковь вокруг: никого. Зашел внутрь. А там все наши и вообще полно народу. В храме я и находился до конца. Как вышел, сразу оказался на площади рядом с вами. Только со временем что-то не то было. Мне показалось, что я на службе несколько часов простоял, а прошло почти сутки. Ну а вообще, всю картину в целом могу обрисовать со слов Славы Ободова, Сани Рихака и других мужиков.
— Так давай, не томи, — поторопил майора Василий Петрович, — с чего все началось?
— Началось все с выполнения поставленной задачи. Отработали хорошо, без внештатных ситуаций. Сели перекурить. Рихак беседовал с бойцами, Славик Ободов чистит автомат. Тут подошли две старушки, почему-то одетые, как сестры милосердия — те, дореволюционные. Выглядели они, без всяких преувеличений, необычно…
Удивительное дело, но то ли Васнецов был гениальным рассказчиком, то ли сам Василий Петрович впал в какое-то особенное душевное состояние, но он вдруг начал видеть пересказываемые события как бы глазами очевидца. Перед его взором возникали реальные картины, и он, подполковник Пузынёв, становился их участником…
А старушки из пряничного домика (именно они, и никто другой!) выглядели и впрямь необыкновенно. На них были длинные, до пят, коричневые платья с белыми накрахмаленными обшлагами и белые фартуки с нашитыми красными крестами на груди, поверх — светлые плащи-накидки, на головах — ярко-белые, тоже накрахмаленные чепчики. Эта униформа придавала им какой-то особенно торжественный, совершенно нездешний вид. Капитан Ободов подумал, что где-то недалеко снимается кино и это без сомнения актрисы.
Одна из женщин по-детски звонким голосом спросила:
— А что это у вас за оружие, господин офицер? Не винтовка ли Мосина?
— Ну что вы, — улыбнулся капитан, — откуда у нас такая древность? Это автомат Калашникова АК-74М с тактической рукояткой и колиматорным прицелом на планке пикатини.
— Анна Васильевна, вы что-нибудь поняли? — спросила звонкоголосая старушка свою спутницу.
— Нет, милая Анфиса Сергеевна, — ответила та, голос ее изобиловал усталыми хрипловатыми нотками, — последний раз я держала в руках оружие примерно в 1902 году. Это было в Красном Селе, я тебе рассказывала, Анфисушка. Некий прапорщик Вакильев… Нет! Это точно был штабс-капитан Малюнов. Сережа. Голубоглазый блондин, красавец! Представьте себе, он учил меня стрелять как раз из трехлинейной винтовки Мосина! Я ничего не путаю, так она называлась? — старушка вопросительно взглянула на Ободова.
— Нет, вы ничего не перепутали, — ответил капитан, — у меня как раз билет был на экзамене с таким вопросом. Вот, пожалуйста: винтовка Мосина, трёхлинейка, калибр 7,62-мм, принята на вооружение Российской Императорской армии в 1891 году; активно использовалась в период с 1891 по конец Великой Отечественной войны; название оружия происходит от калибра ствола винтовки, который равен трём русским линиям или трем десятым дюйма, а это и есть 7,62-мм; на основе это винтовки был создан целый ряд образцов спортивного и охотничьего оружия.
— У вас отличная память, господин штабс-капитан, — с улыбкой сказала Анна Васильевна, — Я правильно разбираюсь в современных воинских званиях?
— Тут вы опять не ошиблись, — капитан Ободов тоже широко улыбнулся, обнажив крепкие белые зубы. —
