приехать сам. Ему этот номер сообщил некто, представившийся следователем Генрихом Семеновичем.
— Где вы находитесь? — спросили на том конце провода и еще раз напомнили: — Не вешайте трубку.
— Название улицы не знаю, — признался Андрей, — она идет вдоль стены, справа за стеной колесо обозрения.
— Оставайтесь на месте и ничего не предпринимайте, сейчас к вам подъедут, — голос приобрел стальные командные нотки, — назовите свое имя.
— Имя? Андрей…
Но тут он замолчал. Из-за угла дома к телефонной будке подошла девочка лет четырех-пяти. Она посмотрела на него и заплакала.
— Дяденька, помогите, — жалостливо попросила она, вытирая ручонками глазенки.
На лице видны были темные разводы. “Кровь” — приглядевшись, ужаснулся Андрей.
— Что случилось, девочка? — он выскочил из телефонной будки и присел рядом с ребенком.
— Маме плохо, помогите, — прохныкала девочка и, ухватив Андрея за руку, потянула его во двор дома.
— Что случилось? Что с ней? — на ходу спрашивал Андрей, но девочка лишь плакала и продолжала тянуть за собою. Они завернули за угол, а брошенная телефонная трубка раскачивалась и исходила криком:
— Где вы? Отвечайте! Оставайтесь на месте. Ответьте…
Но отвечать, увы, было некому. На полу телефонной будки в гордом одиночестве стоял лишь дорогой атташе-кейс, храня полное молчание.
Впрочем, его одиночество продолжалось недолго. Через семь-восемь минут у телефонной будки с визгом тормозов остановились два автомобиля, подъехавшие с разных концов улицы: черная “волга” и светло-серая “девятка”. Наружу выбежали несколько мужчин. Они быстро рассредоточились по прилегающей территории, профессионально осматривая все углы. Атташе-кейс был моментально упрятан в какой-то громоздкий футляр, погружен в подъехавший микроавтобус и тут же увезен в неизвестном направлении.
Все это время Андрей находился на втором этаже дома, в разоренной и ужасно загаженной квартире. С мамой Оксаны (сама девочка рекомендовала себя “Саной”), собственно, ничего страшного не произошло. Просто она была до безобразия пьяна и, похоже, в беспамятстве поранила руку о разбитую бутылку. Крови натекло много, но рана была несерьезной и уже почти не кровоточила. Андрей обмотал полотенцем поврежденную руку, и попытался привести ее в чувство, но она лишь что-то невнятно бормотала и отталкивала его прочь…
А на улице что-то явно происходило. Хлопали двери автомобилей, звучали встревоженные голоса. Андрей с ужасом вспомнил про забытый в будке кейс, так что сердце чуть не зашлось от страха. Он подошел к окну и увидел автомобили и людей, которые явно что-то искали. Некоторые были с оружием в руках. А искали они… Да его же, его! Кого они могли еще здесь искать? Андрей похолодел, и тут в дверь постучали. Он подскочил к Оксане и схватил девочку за плечи.
— Т-с-с! — прижал он палец к губам. — Пусть думают, что никого нет. Это плохие дяди.
Девочка испуганно втянула голову в плечи: похоже, ей хорошо был понятен смысл определения: “плохие дяди”. Постучали еще пару раз, потом все затихло. Андрей осторожно выглядывал из окна и успокаивал себя: “Ну, что мне могут сделать? В чем я виноват?” Но все равно, с этой кампанией во дворе встречаться не хотелось. “Отпустят, конечно, но сколько хлопот?” Через полчаса, наконец, все уехали, но он выждал еще целый час, — на всякий случай. Непутевая мамаша тем временем начала подавать признаки жизни. Ей захотелось пить, и Андрей принес воды.
— Кто ты? — просипела женщина, но потом безразлично махнула рукой. Видно, с незнакомыми посетителями здесь давно и окончательно свыклись.
— Что ж вы так живете? — спросил Андрей. — Зачем пьете, ведь дочка у вас?
— А-а! — махнула женщина здоровой рукой и спросила, кивнув на другую, обмотанную полотенцем: — Что случилось?
— Вам должно быть виднее, — покачал головой Андрей, — Слава Богу, что целы.
— А я тоже верю, — хрипло рассмеялась мамаша, — в Бога верю и Оксанку, вон, окрестила. Елена ей имя дали. Оксаной, вишь, нельзя. Только Бог что-то нам не помогает.
