— Трудно вами согласиться, — покачала головой Евгения, — хотя, кое-что мне, как историку, понятно. Действительно, государства с демократической формой государственно-политического устройства всегда оказывались слабее. Римская республика, обрела могущество, лишь став империей. Греческие города-государства, при самой глубокой приверженности к демократии, выбирали себе тиранов в острые моменты истории. Но ведь и империи рушились? И монархии? И наша монархическая Россия не устояла?
— Потому и не устояли, что заболели духовными болезнями, сродни шизофрении. Кто-то их все время расшатывал и требовал: “Демократии! Демократии!”. И вот вам торжество энтропии. Торжество той силы, которая изначально пытается разрушить богоустановленный порядок. Последний оплот порядка — это Церковь Христова. Православная Церковь! Мир уже не способен сопротивляться, он давно побежден! Лишь Церковь удерживает этот мир от торжества хаоса. Лишь она! И посмотрите, сколько же на нее нападок? Все берутся ее судить и рядить. Они говорят: “Пусть церковь, но к чему эти догмы? Они устарели, да и все в церкви устарело, обветшало и не соответствует духу времени…” Еще бы. Конечно, не соответствует! Догмы — это единственное, что осталось здравого и спасительного в изменчивом разрушающемся мире. Это, как писал Максим Исповедник, отражение онтологических законов бытия. Это откровения Творца возлюбленной Им твари. Мир стоит этими законами! А кто-то кричит — устарело, давайте менять! Вот вам шизофрения — на лицо!
— И чем же, вы думаете, все это должно закончиться? — поинтересовалась Евгения.
— Чем? Известно чем — апокалипсисом. Мир уничтожит себя, в духовном и нравственном плане. Он превратится в грязь, в которой будут барахтаться индифферентные ко всякому добру существа, для которых принцип “чем хуже — тем лучше” будет нормой бытия. Останется Церковь, объемлющая лишь небольшую часть этого мира. Останется! Потому что и сами врата ада не в силах одолеть ее! Потом придет Господь и будет Страшный суд.
— Да-ас, — задумчиво протянула Евгения, — как мы далеки от всего того, о чем вы так убедительно говорите. Мир во зле… церковь… суд… А у нас — квартплата, продукты, запасы на зиму. Разговоры, пересуды, сплетни, карьера, наконец. Будто и не умрем.
— Вот видите! — обрадовался Андрей, — понимаете ведь суть проблемы. “Будто и не умрем?” Умрем, все умрем. И не знаем когда. А там вечность… Да, вечность, и не обманывайте себя…
* * *
Бывает так, что чаще не везет, чем наоборот. То убежит молоко, то котлеты подгорят, то соседи сверху водой зальют — хотя бы раз в день нечто подобное. Ведь бывает? Бывает! А если еще и сама не очень молодая, одинокая (что кривить душой!) и невзрачная, как серая мышка? Тогда как?.. А никак! “Натерпишься горя, узнаешь, как жить” — гласит народная пословица. А узнаешь, так и поймешь, что “страху много, а плакаться не на что”. Зато однажды — повезет, так повезет! Наградит Бог за терпенье!
Примерно так и случилось этим утром. В шесть тридцать, когда Евгения спешно садилась в автобус, направляясь к Марии Сергеевне, из неприметной серой “Волги”, припаркованной неподалеку от ее дома, вышли двое молодых мужчин в скромных костюмчиках от “Большевички”. Они были такими же неприметными, как и их автомобиль, да и похожи друг с другом, как пальцы одной руки: вроде бы разные, но все равно одна плоть. У обоих — короткие стрижки, только первый — с темно-русыми волосами, а второй — посветлее. Одинаково ровной походкой они достигли входа в подъезд и скрылись внутри. Не прошло и минуты, как они уже деловито осматривали квартиру Евгении — ее двухкомнатную норку. Действовали профессионально: разошлись по комнатам и, двигаясь по периметру, не оставляли без внимания не единого предмета. Простукивали, прослушивали чем-то похожим на стетоскоп, ощупывали и даже обнюхивали. Следов обыска не скрывали, выбрасывая вещи прямо на пол. То, что искали, было не очень мало, но и невелико — не более средних размеров атташе-кейса, чем, собственно, это искомое и являлось. Через час они встретились на кухне, где поиски себя исчерпали. Ничего не нашли!
— Я же говорил, Вова, — с некоторым раздражением сказал один из молодых людей, — ничего здесь не будет. У того вчерашнего барбоса могло бы быть, а тут откуда? Что он придурок совсем, что бы оставить вещь в такой хате? Да она же почти что и без двери — заходи кто хочешь. Так что с тебя бутылка “Смирновки”.
— Аморальный ты тип, Гога. Глянь-ка лучше еще раз санузел, — распорядился Вова, который, по-видимому, был немного главнее первого.
Гога не стал спорить, но вскоре вернулся и развел руками:
— Нет ни хрена!
— Ладно, отдам вечером, — согласился Вова и, достав мобильный телефон, набрал номер. “Пусто”, — коротко доложил он кому-то и, выслушав ответ, спрятал трубку в карман. — Дождемся хозяйку, — отдал он команду Гоге. Тот поморщился:
— Что, опять в гестапо будем играть? Сегодня твой черед. Я вчера с тем бугаем намучался, да и паяльник
