человек, ступай себе прочь. Если помедлишь, не на чем тебе будет бежать отсюда.
'Как он смеет? Мне?' Яростные молнии разрывали голову Иоанна на части, еще мгновение и чаша неудержимого гнева государева излилась бы на эту многострадальную землю, окрасив багрянцем белизну снега и соборных стен. Но тут взгляд его на мгновение коснулся неба… Исполненное величия, оно столь безмерно возвышалось над ним, - властителем и господином всего окружающего дольнего мира, - столь превосходило его своей необъятностью, что, пораженный вдруг в самое сердце, он замер… и осознал, что бессилен пред этим босым оборванным человеком. “Так и есть! — ужаснулся Государь. — Правда Божия за ним! Прочь… Бежать…'
Опустив плечи Царь молчал, и дивились тому его опричники-палачи…
— Государь! — скорбным вестником предстал вдруг пред ним Малюта Скуратов. — Пал твой любимый конь. Только что…
Спешно Иоанн Грозный покинул богоспасаемый град Псков - не разорил и не разграбил, как прежде сделал это с Новгородской землей. Надежнее свинца и булата защитила Землю Псковскую Правда Божия, смиренным вестником которой явился босоногий юродивый Никола, блаженный псковский чудотворец.
* * *
Город, расплавленный июньской жарой, навалился весь разом, нестерпимо обрушил свое шумное разноголосье на отвыкшего от суеты Андрея. Потирая виски, жмурясь и непрестанно творя молитву, он пытался призвать к порядку ошалевшие чувства и мысли. От автовокзала, стараясь не смотреть по сторонам, быстро пошел в сторону автобусной остановки. На привокзальной площади его попытались остановить что-то канючащие подвыпившие мужики. Таких Андрей навидался еще в свою бытность в Москве. Кроме дурного кайфа им ничего не нужно, а все, что они рассказывают — вранье. Как же отвык он от всего этого! Все равно, как в дурном сне оказался. “Господи, где же нормальные лица? — испуганно думал он, бросая косые взгляды по сторонам. — Господи, помилуй…” На остановке, проскочив мимо длинного ряда торговых павильонов, он попытался упрятаться под навесом, но там на скамейках кучковались бомжи, разливающие спиртное, курящие и изрыгающие чудовищную матерщину. Он отпрянул к газетному киоску и тут же явственно ощутил тугое давление на затылок. Знакомая энергетика инфернальных потоков: бесы! Лишь взглянув на витрину киоска, все понял: магия, гадания, НЛО, секс, насилия, убийства — полный набор. За стеклом была свалена в кучу живописнейшая коллекция человеческих страстей и пороков — со всех двадцати мытарств. “Что же это, Господи? Что же это?” — подумал он в панике и тут же решил: “Сначала в собор к мощам, к святыням, за благословением благоверных князей. Укреплюсь, а не то — обезуметь недолго. Потом уже все остальное…”
В автобусе пришла мысль о том, насколько он все-таки беззащитен и слаб: “Всех осудил. Я один, получается, без греха … Господи, помилуй. Себе прощаю, свои-то бревна носить не в тягость”. Вспомнил, как еще каких-нибудь четыре года назад сам жил в такой же духовной мерзости — и ничего, противно не становилось.
Как-то совсем незаметно навалилась рассеянность. В уме тут же запорхали стайки разнородных мыслей и воспоминаний. Он попытался закрыться молитвой, но противостать нахрапистым атакам врага никак не удавалось… Наплывали воспоминания из прошлых лет, самые постыдные, о которых он, кажется, думать забыл. А лукавый голос в глубине сознания предлагал на выбор массу запретных удовольствий и доверительно обещал: “Да никто не узнает! Поверь! Покаешься потом, и вся недолга!” Андрею вдруг показалось, что он уже не выдержал, что он уже согрешил всеми этими грехами, которые вертелись в уме. “Неужели? Господи…” Но все вдруг окончилось, как однажды кончается самая отчаянная канонада. Он перевел дух и почувствовал, как стекают по спине струйки пота. Только тут вдруг и осознал, насколько же проще, когда рядом отец Иларий, когда живешь под покровом его молитвы…
И только в соборе Андрей окончательно собрался с мыслями. Служба недавно окончилась, и под высокими сводами главного соборного престола во имя Святой Троицы было пустынно и тихо. Он приложился к мощам; сделал три земных поклона, касаясь лбом холодного каменного пола, перед Чирской иконой Божией Матери; поцеловал Ольгин Крест и долго молился у иконы Святой Троицы. Уже там Андрей ощутил бодрость и легкость в истомленном дорогой теле, будто хорошо отдохнул и выспался. Он немного еще полюбовался неземной красотой иконостаса и вдруг исполнился непоколебимой уверенностью, что все его послушание сегодня же и завершится, причем самым благополучным образом. В самое ближайшее время! Это было знакомо. Благодатная сила Божия, действующая через святыню, коснулась его сердца, водворяя там мир и радость.
Медленно, по каменной, в тридцать три ступени, лестнице, Андрей спустился и вышел на соборную площадь. На ближайшей к нему скамейке сидела пожилая женщина, но взгляд его скользнул мимо и остановился на той, которая сидела на следующей скамеечке. Это была самая обыкновенная женщина среднего возраста, самая, что ни на есть обыкновенная. Но отчего-то, словно магнитом, она удерживала его взгляд. Отчего? Да, вот оно! Предмет его внезапного интереса она держала на коленях (он ощутил в себе некоторое волнение и даже замирание сердца!): там, прижатый к худеньким коленям маленькой невесомой ладошкой, лежал новенький дипломат и… Нет, ровным счетом ничего не произошло, просто в следующее мгновение Андрей уже совершенно точно знал, что это именно тот атташе-кейс, о котором рассказывал Сергий. Тот, который и был целью его, Андрея, сегодняшней поездки. Будто кто-то аккуратно вложил это знание в его голову, да еще на самое видное место.
Невероятно! Боясь спугнуть такую удачу, Андрей осторожно приблизился и сел рядом с женщиной. Она слегка повернула голову и посмотрела, но уже через секунду глаза ее широко распахнулись и в них мелькнул страх. Через секунду, после того, как услышала от совершенно незнакомого ей мужчины “Здравствуйте, Евгения…”
