— Это хорошо, что вы верите, — утвердительно сказал Андрей, — если бы вы еще и жили, как того требует вера. Легче было бы, и Господь вас тогда слышал бы. А насчет помощи, вы напрасно так. Раз живы-здоровы, значит есть вам помощь Божия и покров. Вы бы почаще в храм заходили, спрашивали бы совета у батюшки, может что-то яснее стало.
— Да когда мне ходить? — опять махнула женщина рукой. — Мужика-то путного в доме нет. Кормиться надо чем-то? Вот пусть Оксанка ходит, церква-то рядом. Я не мешаю.
— Будешь ходить? — спросил Андрей у девочки.
— Буду, — охотно закивала та, — буду-буду.
— Ну, и слава Богу, — улыбнулся Андрей, — может быть, и маму свою вымолишь.
В это время в дверь кто-то заскребся.
— Светка, открывай зараза, — донеслось с той стороны. Голос был такой хриплый и пьяный, что невозможно было понять, кто это говорит: женщина или мужчина? Но хозяйка узнала и живо откликнулась:
— Сейчас, Любаня, один момент.
Закряхтев, она принялась подниматься.
— Это Любка, наверное, бутылку принесла, — пояснила она Андрею и предложила: — Будешь с нами за компанию?
— От этого увольте, да мне и пора, — отказался Андрей и от двери уже, повернувшись к ребенку, напомнил: — Не забудь, Елена, в храм ходить, молиться за маму…
Спустя два часа Андрей уже покачивался в автобусе, а за окном мелькали пригородные поля и деревни. Предстояла долгая дорога, он дремал, и в голове неумолчно звучала строка из Псалма Давидова: “Сей нищий воззвал, — и Господь услышал и спас его от всех бед его” , словно подводя итог всем его городским приключениям.
Глава 3. Путь спасения
— Дело спасения столь важно, — говорил отец Иларий, — что все дела мира сего, какими бы они ни казались великими, в сравнении с этим делом, первейшим и важнейшим, есть как бы безделье или как тело без духа. Спасение святые отцы называют наукой из наук и искусством из искусств...
Рядом с отцом Иларием под сосной сидели женщины-паломницы. Они пришли утром, отстояли обедню в тесной батюшкиной келейке и, наконец, после трапезы, дождались первой беседы со старцем. Сергей с Андреем сидели чуть поодаль — они и так всегда были рядом, а сегодня место у ног батюшки — на вес золота. Паломниц было пять: три женщины лет сорока пяти-пятидесяти и две помоложе. Одну из молодых, Елену, Сергей сразу же запомнил — уж больно она была бойка на язык и за словом в карман не лезла. “Городок у нас мал, — ответила она прибаутками на вопрос Андрея, откуда приехали, — да каждый для почину любит выпить по чину. А каждый третий пьет — как в бездонную бочку льет”. Говорила-то бойко, да вот глаза были совсем невеселые. Другую, из пожилых, звали Фотиния, Светлана, то есть. Она тоже много говорила, но только все об одном — про сынка своего, с которым, по ее словам, было “чего-то не ладно”. А прочие больше молчали да слушали.
— Да где же нам, батюшка, до святости, — воскликнула бойкая Елена, — у меня муж пьет — не просыхает, да и отец от него не отстает, мать чуть жива от такой жизни, сама еле тяну двоих ребятишек. А посмотришь кругом — и у всех так, да еще и похлеще бывает. В храм вырвешься в воскресенье, поплачешь — вот вся отрада.
— Горькое это дело — пьянство, — сокрушенно покачал головой отец Иларий, — не счесть, скольких оно погубило. Древние говорили, что виноградная лоза приносит три грозди: первый грозд услаждения, второй упоения, а третий печали. Это следует понимать так, что умеренное употребление вина служит человеку в удовольствие и во здравие; неумеренное же порождает немало скорбей. Рассказывают об одном египетском пустынножителе, которому бес обещал, что не будет более тревожить его никакими искушениями, если он однажды сделает какой-нибудь из трех грехов, и предлагал на выбор: убийство, блуд и пьянство... И рассуждал сам с собою пустынник: “Человека убить страшно, ибо — это большое зло, и за него угрожает казнь смертная и по Божиему и по человеческому суду. Сотворить блуд — стыдно, да и жаль осквернить хранимую телесную чистоту: мерзко оскверниться человеку, когда он еще не познал этой скверны. А напиться однажды, кажется, небольшой грех: ведь человек сном отрезвляется. Пойду — напьюсь, чтобы бес не докучал мне более, и чтобы после спокойно жить в пустыне”. И вот взял он свое рукоделие, пошел в город, продал его, вошел в корчму, и стал пить, и напился: тут же разговорился с одной распутной женщиной, и, прельстившись, согрешил с ней... Но
