множественные людские голоса. “Кого это принесло в такую непогоду?” — с удивлением подумал Андрей, но открывать не спешил — больно уж грозные выкрики доносились с улицы. “Эй, вы, попы, открывайте, — орали несколько, похоже, пьяных голосов, — убирайтесь отсюда, а не то сейчас будем вас убивать. Пять минут даем на сборы и убирайтесь”. Чудовищно громко гудели клаксоны, кто-то газовал, доводя мотор до неистового рева, а угрозы все усиливались: “Эй, начинаем ломать двери, если не выйдете, точно убьем. Убирайтесь, пока разрешаем…” Андрей сидел ни жив, ни мертв. Но, странное дело, отец Иларий по-прежнему молился на своей половине и не выходил. Андрей слышал его ровный молитвенный речитатив и удивлялся: “Что же медлит батюшка? А вдруг и вправду убьют?” Вот уже и двери в кельи затряслись, да и сами стены заходили ходуном… “Господи, помоги! — взмолился Андрей. — Господи, спаси и помилуй!” И вдруг все разом утихло — будто для наведения тишины и порядка только этих нескольких слов молитвы и не хватало. Ни звука! “Как же они так тихо смогли уехать, или же просто затаились?” — недоумевал Андрей. Минут через пятнадцать, успокоившись, он решил все-таки выглянуть на улицу. Долго боролся с дверью. Кое-как сладив, вышел и… оторопел: не единого кругом следа, белый ровный снег во все концы. “Ну и ну!” — только и сказал Андрей.
“Что ж ты, не читал жития святых, послушник? — позже посетовал ему отец Иларий. — Не сумел страхования бесовского различить? Вот так делатель! Вот так пустынножитель! Где ж твоя молитва была?” Впрочем, сказал он это как всегда ровным благожелательным тоном, чуть улыбаясь в седую бороду…
* * *
Сергей думал о том, какое большое значение имело для него общение с Андреем. Нет, беседы с отцом Иларием были важнее, много важнее и даже отдельные мысли старца Сергей с некоторых пор заносил в специальную тетрадь. Этих записей за три месяца его здесь пребывания накопилось уже немало.
Но и в Андрее за личиной этакого простака, скрывались, незаурядный ум и огромный запас знаний. Андрей был необыкновенным эрудитом и практически по любому поводу мог дать исчерпывающую справку, по крайней мере на уровне вузовских знаний…
* * *
Экскурсы в историю и богословскую науку, которые устраивал для него Андрей, были удивительны. Часто Сергей из-за непонимания просто хлопал глазами, но, все равно, даже такое наукобразное объяснение его чем-то впечатляло. А Андрей вел его дальше и знакомил с двадцатью одним доказательством бытия Божия, начиная с пяти постулатов Фомы Аквинского. Эти вещи, — общеизвестные, как выразился о них Андрей, — увы, Сергею были совсем не знакомы. Хотя нет, об одном доказательстве он читал у Булгакова в “Мастере и Маргарите” — шестом доказательстве Эммануила Канта. Но там была лишь ссылка на его существование, а теперь же Сергей узнал как оно гласит. “Всем людям свойственно нравственное чувство, категорический императив, — утверждал Кант, — Поскольку это чувство не всегда побуждает человека к поступкам, приносящим ему земную пользу, следовательно, должно существовать некоторое основание, некоторая мотивация нравственного поведения, лежащие вне этого мира. Все это с необходимостью требует существования высшего суда и Бога, учреждающего и утверждающего нравственность, награждая добро и наказывая зло”.
Токов был Андрей. Но главным и определяющем в нем было не ученость и многознание (которые он всячески скрывал от посторонних), но его смиренное скитское делание, послушливое ученичество у отца Илария…
* * *
Андрей окончил филфак МГУ с красным дипломом и был оставлен работать на кафедре. Поступил в аспирантуру. Жил только работой и учебой, поэтому скудного заработка хватало — со скрипом, конечно, но где в науке было без скрипа? Так все и продолжалось, пока он не встретил Галку, студентку третьего курса: в ее он вел группе семинары. Со студентами у него установились хорошие, дружественные отношения, и общение часто выходило за рамки университетской аудитории. Галку же долгое время как женщину он не воспринимал, но однажды именно это и случилось. Она заставила его увидеть в себе красивую молодую женщину и соответственно на это реагировать. Теперь на занятиях он краснел и совсем не мог смотреть ей в глаза. Он никак не решался сказать ей нужные слова, но она помогла, сама…
Андрей ушел из общежития и снял квартиру, где начали они совместную жизнь. В брачный союз решили не вступать. “Зачем, ведь мы современные люди?” — говорила она, а он соглашался. Он не писал обо всем этом домой, смутно понимая, что нельзя. Что никак не понять этого “зачем?” его отцу, профессиональному музыканту, но и христианину, ревностному прихожанину православного храма, где последние годы исправно работал он клиросным певчим. И еще более непонятно было бы это деду, церковному старосте, кабы был он еще живой, и прадеду-священнику… Вот такие были у него корни, и вот таким был он сам…
Галка не жила, она летала по жизни как перышко — красивое, но, по сути, никуда негодное. Ей всегда требовался ветерок, чтобы порхать в перекрестье восхищенных взглядов. А вот дети были ей не нужны (“рано!”), да и Андрей годился только потому, что ей льстило появляться в его обществе — молодого перспективного ученого с блестящим будущим (как ему предсказывали многие). Но на все это порхание требовались немалые средства! Очень скоро это стало главной проблемой Андрея, его постоянной головной болью. “Где их взять?” — мучительно соображал он. Искал где придется, забросив науку и все меньше обременяя себя моральными принципами. Так и попал однажды в весьма сомнительное агентство по недвижимости. На его счастье, фирмочка эта уже была под колпаком, так что сильно вляпаться он не
